– Потому, что глубже для тебя еще опасно.
Она ухмыльнулась. Именно ухмыльнулась, а не улыбнулась кривовато.
– Заботишься?
– Да уж, скорее, о себе… Не хочу грех на душу брать.
– Брось, Пима! Ничего не случится.
– Точно, – отозвался Пименов. – Если будешь слушаться – тогда ничего. Я не разыгрываю тебя, Изотова. Там, внизу, от того, как быстро и насколько правильно ты выполнишь мою команду, может зависеть жизнь.
– Моя? – спросила Изотова, подняв брови.
– Если бы… – сказал Губатый. – В том то и дело, что и моя… Так что – попрошу не выпендриваться. Отдышалась? Отмечай карту, и передвинемся чуток.
Пока Ленка возилась с планшетом, он выбрал якорь и проверил давление в баллонах. У Изотовой расход был выше – и редуктор был старый по конструкции и, несмотря на показное спокойствие, волновалась она больше. Он прикинул по GPS нужное расстояние, завел мотор и перегнал «резинку», поставив на приборе новую метку.
Вопреки ожиданиям, до того, как на воду стали опускаться сумерки, они успели «доработать» квадрат. «Тайну» слегка раскачивало на пологой, набегающей с моря волне, Ельцов был бледен как мел, и явно боролся с задумкой выплеснуть за борт содержимое желудка. На Изотову он вопросительно посмотрел печальными, покрасневшими глазами и увидев, как она отрицательно качнула головой, понурился еще больше.
– Собирайся, – бросил ему Пименов. – Давай отвезу. Вот, блин, горе-мариман. Сдохнешь ведь от заворота кишок. Сиди на берегу!
– Я там рыбы наловил, – произнес Ельцов сдавленно. – Ты не обращай внимания, Пима, я перетерплю.
– В лодку иди, – сказал Губатый. – Лена, заправь баллоны.
Изотова кивнула.
– Погоди. Я только переоденусь, замерзла немного.
Губатый тоже переохладился, его даже чуток потряхивало, но, глядя на Ельцова, которого на берегу «повело», как пьяного, только покачал головой.
– Я полежу, – сказал Олег жалобно, не оборачиваясь, и на подгибающихся ногах пошел к палатке. Его просто таки швыряло из стороны в сторону.
Пименов оттолкнул «резинку» от берега и на полном газу долетел до «Тайны» секунд за сорок, сорок пять. «Адвенчер» лихо прыгал по волнам с гребня на гребень, мотор задорно ревел, красное, словно настоящий сицилийский апельсин на срезе, солнце катилось к горизонту, и на синеющем небе прорисовался бледный, как болеющий Ельцов, месяц. Он пришвартовался к «Тайне» с кормы, закрепил швартовый на леере и легко выпрыгнул на палубу.
Изотова как раз завела генератор: он застучал ровненько, суховато и тут же задышал, как набегавшийся за день пес, а компрессор, втянул в себя воздух с астматическим посвистыванием и тяжело, по-стариковски выдохнул. Теперь пора было приниматься за баллоны.
Сказать, что Ленка переоделась – было бы не правильно: на самом-то деле она просто сняла с себя мокрое, растерлась простыней и набросила на голое тело длинную футболку. То есть, длинную по меркам одетого человека – где-то до середины бедра. А вот если кроме футболки ничего не одевать, то футболка была короткая, можно даже сказать – кургузая.
Изотова сидела на корточках, то ли заворачивая штуцер для дозаправки, то ли демонстрируя Губатому загорелое бедро и такую же ягодицу, а, может быть, делая одновременно и то, и другое.
Заметив его взгляд, Ленка только хмыкнула – что должно было означать: «Что, нравится? Так кто виноват, что ты такой дурак?».
Выпить бы… – подумал Пименов с тоской.
– Ну, и как? – спросила Изотова, глядя на Губатого с оценивающим прищуром.
Звучал вопрос двусмысленно, Лехе так и хотелось сказать: «Очень неплохо!», но он предпочел сделать вид, что не оценил «подкола».
– Улегся. Тошно ему. Если так будет продолжаться, то он нам не помощник.
– А он и так нам не помощник, – отрезала Изотова и клацнула переключателем ресивера.
Потом она встала, и Губатый понял, что длину футболки он переоценил минимум сантиметров на пятнадцать.
– Я переоденусь, – сказал Пименов, удивившись звучанию собственного голоса. – Пропусти-ка…
– Так я не держу, – рассмеялась Ленка, и даже сделала шаг в сторону, скрестив руки на груди. От этого жеста футболка задралась еще выше, уже полностью обнажив и лобок, и бедра. Взгляд у Изотовой был даже не издевательский – просто хуже не бывает. Так смотрят на евнуха. Губатый наверняка не знал, как смотрят на евнуха, но воображение ему подсказывало, что именно так, с удивлением, легкой брезгливостью и с интересом: «Что, неужели не встанет?»
В своих реакциях Пименов не сомневался – всю неделю от изотовских поддразниваний он был, как почетный караул на Красной площади: всегда по стойке смирно и всегда наготове, посему отведя глаза скользнул в рубку, оттуда вниз, в каюту и торопливо стащив с себя просоленную футболку и свободные, шортами, плавки, открыл дверь крошечной душевой. Кожу стянуло от соленой воды так, что казалось – все тело покрыто упругой пленкой. Шрамы выделялись красными выпуклыми нитями, а кое-где и шнурками.
– Может быть, все-таки, не будешь торопиться? – сказала она в полголоса за его спиной.
