оторвет! А Ельцов… Будет ему земля пухом…
Кущенко примерился, наклонился и аккуратно сплюнул через фальшборт.
– Ничто. Пустое место. Ему с такой бабой рядом нельзя. Как он так долго протянул – ума не приложу. Для обычного мужика такая, как Изотова – это даже не граната в заднице – гораздо хуже.
Он замолчал ненадолго.
– Ты врубаешься, зачем я тебе об этом говорю?
– Меня предупреждаешь?
– Почти. Мне-то, Пима, это по барабану… Хочешь – суй куда хочешь хоть голову, хоть головку! Просто, я смотрю, ты уже попал… А с телками так нельзя! С телками надо осторожненько, потому, что если баба чувствует, что ты на крючке, то …
Кущенко махнул рукой.
– Ну, ты у нас мальчик взрослый. Сам соображаешь, да? Она же из тебя веревки вьет. Вот за что я, Леха, люблю продажную любовь! Купил себе все, что надо, и не паришься. Тебе за бабки такой Париж устроят, что «за бесплатно» и не приснится! А надоели – гони к чертовой матери! Такого добра на рубль пучок!
И тут Пименов понял, что чего-то не хватает.
– Где они? – спросил он.
– Кто?
– Эти твои телки?
– А… Телки? Домой отправил!
– Вплавь? Ты что, их убил?
Кущенко рассмеялся.
– Да, говорят же тебе – домой отправил! Нахера мне руки пачкать? Я что – больной? Я в городе человек уважаемый… Это ты у нас асоциальный элемент! Зачем друга утопил, а? Куда Ельцова дел? Кто убил кассира Сидорова?
– Где они?!!
– Да не ори ты, Пима! – попросила Изотова, появляясь на палубе. – Я их на лодке отвезла в соседнюю бухту. Там есть проход наверх. Выползут, жирок порастрясут! Это тебе не у клиента на члене прыгать… Жить захотят – выползут.
– Ну? – спросил Кущенко торжествующим тоном. – А ты меня сразу в убийстве обвинять! И как в твою голову такая глупость могла прийти? Кто из нас гуманист? А?
Береговая линия в соседней бухте была совсем узенькой. Если наяды не выползут наверх по крутой и узкой козьей тропе, то их просто смоет в море прибоем за пару часов. А если сорвутся на полпути – то так и останутся лежать в тесной расщелине, пока кто-то случайно на них не наткнется. А ходят здесь редко… Так кто там у нас гуманист?
– Не парься, – Кущенко, казалось, прочитал мысли Пименова. – Выползут. А не выползут, что с них, тупых блядей, взять! Никто и искать не будет, уж поверь! А шанс я им дал!
– На кой ты их сюда тащил, Кущ?
– А это чтоб тебе в голову глупости не лезли…
– А сейчас не полезут? Не боишься уже?
– А сейчас мне уже по барабану! – заявил Владимир Анатольевич. – Полностью. Мы с Ленкой обо всем договорились. Даже о том, что тебя кидать полностью не будем. Ты у нас, Пима, что-то вроде гаранта.
– И давно договорились?
Кущенко посмотрел на Губатого как смотрят на душевнобольного – с колоссальным сочувствием и брезгливостью.
– Давно, конечно. Ексель-моксель! Еще до того, как они с Олегом к тебе пришли. Пима, ты что, всерьез думал, что тебе кто-нибудь дал бы в прибрежных водах шастать, как по бульвару? Это ж погранзона, а не хухры-мухры! Кого, наивный ты наш, хотел обмануть своей баечкой про туристов? Что, я не знаю, как ты туристов катаешь?
– Это правда, Ленка? – спросил Губатый.
– Правда… – сказала она нисколько не смущаясь. – Но что это меняет?
– Ровным счетом ничего.
– Тебя никто не собирался кидать, Леша…
– Да? Он уже сказал… Полностью вы меня не кинете. Отвалите от щедрот…
– Да, не боись, Пименов! – ободряюще сказал Кущенко. – Ну, что, тебе пяти процентов мало будет? Ты ж у нас бережливый и экономный! Перетопчешься!
– Значит, ты и тут решила подстраховаться? – Губатый смотрел ей в глаза и Ленка не отводила взгляд. – А как вы собирались избавиться от Олега?
– По обстоятельствам, – отрезала она. – Не трогай Ельцова. Он мертв, и я не хочу плохо говорить о покойниках. Он умер легко, и пусть мне это зачтется. Это лучшее, что могло с ним случиться!
– Костыли, – произнес Пименов с грустью. – Он – костыль. Я – костыль. Нет людей… Одни только костыли. Представляешь, Изотова, если в мире не останется никого, кто тебя искренне любит? Вот для тебя
