четырехсот — огромная бесформенная масса на фоне стволов, закутанная, как вуалью, высохшими стеблями вьющихся растений.
Сергеев посмотрел на часы. Опоздание было солидным. Более чем на пятьдесят шесть часов, мягко говоря, не джентльменское опоздание. Если Али-Баба дождался — это счастье. Сам Сергеев при таких обстоятельствах столько бы ждать не стал.
Вадик с группой сопровождения довел их с Молчуном до развалин поселка, до его северной границы — там они распрощались.
От разрушенной стихией и временем грузовой железнодорожной станции, надо было забирать вправо, по щербатой ленте бетонки, из которой иглами торчали прутья ржавой арматуры. Сразу за мешаниной изогнутых рельсов и ферм водонапорной башни, из небольшого, похожего на курган, холма, торчал тендер и половина корпуса древнего паровоза. Когда-то он стоял неподалеку на постаменте, как памятник — отреставрированный, с бело-красными колесами и красной звездой на выпуклом лбу, а сейчас угрюмо спрятал голову в землю — словно фрагмент с картины Сальвадора Дали. Совершенно сюрреалистичный, дважды брошенный на произвол судьбы осколок прошлого.
Дальше дорога была без сюрпризов — полтора часа условно быстрой ходьбы до нужного места, как по бульвару. Благо, Равви укомплектовал их, как надо: теплой одеждой, обувью, едой и питьем. Даже литр спирта плескался во фляге.
Мороз в этих местах был терпимым, градусов шесть — семь, только начавшийся снег слегка портил им настроение — следы на пока еще тонком белом покрове четко, как на схеме, рисовали траекторию их движения. Но, посмотрев на низкое, серо-стальное небо, Михаил перестал волноваться — снег падал все сильнее, превратившись из мелкой крупы в пушистые крупные хлопья, и темные отпечатки их ботинок исчезали уже через несколько минут. Еще пара часов и лес будет завален толстым мягким ковром, скроются из виду дороги, лягут на ветви деревьев, пригибая их к земле, снежные шапки и звуки будут тонуть в белой пене. В ней же канут и следы.
— Нужно идти в город, — подумал Сергеев, еще раз оглядывая в бинокль темную тушу дебаркадера. — Потом оставлю Молчуна зимовать — и в Москву, делать все заново. Искать Али-Бабу, ждать решения по образцам и, если оно будет положительным, а другим оно быть не может, договариваться о плате и схеме вывоза с «Вампирами». Но плату с Али-Бабы надо взять вперед: знаю я этих восточных людей!
Молчун слегка тронул его за плечо и показал глазами чуть левее того места, куда смотрел Михаил. Из-под снега была видна разорванная красная пластиковая упаковка. Ну, и глаз у парня, просто Зоркий Сокол! Люди здесь были. Али-Баба приходил на свидание. Но, похоже, если снегопад ещё не засыпал следы, что никто не выходил из дебаркадера и не входил в него последние несколько часов.
— Пошли, — сказал Сергеев Молчуну и они, выбравшись из своего укрытия, состоявшего из поваленных телеграфных столбов, двинулись напрямик к цели своего путешествия.
Внутри дебаркадера было значительно теплее. Не Ташкент, конечно, но градуса на два выше ноля.
В бывшей гостиной олигарха, в черном зеве камина, пушилась перегоревшая в белое зола — тут жгли дрова для обогрева, но с того момента прошло уже более суток.
Повсюду — и в спальнях, и в бывшей ванной комнате, и в кабинете, были видны следы пребывания людей. Трое. Были здесь долго. Более суток, так точно — это Сергеев определил по пустым консервным банкам, оберткам от субпродуктов, кофейным пакетикам и израсходованным баллонам для газовой мини- горелки. Люди бывалые, кроме того, который бросил упаковку от шоколадки снаружи, возле входа. И то, вполне вероятно, что сделано это было с умыслом — мол, смотрите, были мы здесь, были…
Исходя из этой логики, можно было и записку поискать. Вполне мог оставить записку Али-Баба — зря, что ли топал сюда почти сотню километров и сидел в ожидании пару суток. Он со злости и растяжку мог оставить, не только записку. Хоть и понимал, наверное, что могут быть у Михаила проблемы — не мальчик уже.
И записка все-таки нашлась. Хитрый восточный человек Али-Баба оставил ее там, где случайный посторонний ее искать бы не стал — на обратной стороне дверцы алюминиевого ящика под умывальником — в бывшей роскошной ванной канувшего в небытие олигарха.
В ней все еще пахло мочой — дыру в мраморном полу, оставшуюся после разбитого давным-давно унитаза, гости использовали как туалет. Осуждать их за это свинство Сергеев не стал — тоже мне, удовольствие, ночью выходить оправиться на свежий воздух. Для людей непривычных за каждым кустом может мерещиться такое… И, что интересно, может и не померещиться. Плавали, знаем. Вышел, значит, зайчик в лес пописать, встретил волка — заодно и покакал…
На дверце умывальника маркером было написано на английском: «До 14-го, там, где мы виделись. В то же время».
— Ничего ж себе, — подумал Михаил, — назначил свидание. Семьдесят километров к северу. У них там точка эвакуации, как пить дать! Времени, правда, двое суток, но пешком, по такой погоде — просто не реально! По реке? Какая река — лед стал! Эх, жаль, вертолетов нет теперь!
Молчун присел рядом с ним на корточки и посмотрел вопросительно.
— Не успеть, — сказал Сергеев грустно. — Тут написано, где нас ждут, но толку никакого. Семьдесят с лишком километров — отсюда до Днепропетровска. Не дойдем. Времени мало.
Молчун, видимо, прикинул что-то в уме и кивнул головой.
— В старое время — машиной, мы бы с тобой минут за сорок добрались. За час — от силы.
Сергеев даже вставать перестал, от мысли, которая его посетила. Стоп! Он потер больное колено и осторожно распрямился.
Собственно говоря — почему нет. Если какие-то отморозки болтаются по лесам и весям на БМП, так что — нам, порядочным людям, ногами шлепать?
Тут до военных складов — рукой подать. Там и мотоцикл наблюдался, и бензинчик есть! Тут его много и не надо. И, главное — все это охраняется ребятами Равви. После вчерашних событий у полковника можно и танк попросить — он даст, жаль, только танка у него нет. Много чего есть, а вот танка нет, и с аккумуляторами проблемы.
Ну, ничего, мотоциклу аккумулятор ни к чему, а то, что скользко — так это ерунда. И не по такой погоде ездили. Шумно, правда, и в каком состоянии трасса неизвестно, но тащить то, что лежит в рюкзаке через границу, ох, как не хочется, лучше уж с мотоциклетным треском и по гололеду!
В прошлый свой приезд в Москву Сергеев три раза попал под облавы: два раза под милициантов, а один раз, на Охотном Ряду, угодил под Черную Сотню — те чуть наизнанку не вывернули, даже конец проверяли — обрезан или нет. Искали мусульман и евреев: мусульман после чеченского теракта в Большом, а евреев — по привычке, и еще потому, что власть на это смотрит положительно, особенно после большой войны с олигархами, которую власть, конечно, выиграла, но не без труда.
Олигархи, в большинстве своем, сели, кто не сел — попал в изгнание, а, самые упорные, глупые и невезучие, решили пободаться с государством и легли на два метра под землю.
Самые дальновидные отдали все, до чего власть могла дотянуться, а то, до чего не могла — оставили себе на черный день, и стали служить возрожденному российскому самодержавию так рьяно, как не служили ни при коммунистах, ни при демократах, ни при либерал-демократах.
Собственно говоря, именно короткий приход к власти в стране либерал-демократов и реанимировал монархию, гальванизировал идею, как удар тока отрезанную лягушачью ногу. Страна, заболтанная до смерти господином Жировым, на тот момент стремительно катилась в кровавую баню гражданских столкновений, голода и окончательного развала.
Почти двадцать лет войны в Чечне, ежедневные теракты по всей России, постоянные свары разных политических сил — все показалось сущей ерундой, когда над некогда великой Державой, нависла угроза народных волнений и военной хунты. Когда на улицы вышли испуганные инфляцией и ростом цен российские граждане. Когда стало понятно, что не будет каждой женщине по мужчине, а каждому мужчине по бутылке водки, а будет голодный бунт, бессмысленный и беспощадный, как все предшествующие бунты — потому, что в стране бардак, во главе которого гордо вышагивает, рубая воздух рукой, брезгливо выпятив мясистые губы, умный шут и беспутный политик господин Жиров — новый, всенародно избранный Президент.
И тогда, внезапно прозревшие с большого перепуга, народные массы вспомнили об Александре
