– У меня и в мыслях не было, – обещание блаженства слышалось в каждом слове. Его Кейн и достигла, когда почувствовала прикосновение губ Эммы. Нет, она ничего не забыла за эти четыре года, и первые ее прикосновения были именно такими, каких ждала Кейн, клитор которой мгновенно напрягся до такого опасного предела, что еще немного, и она начала бы умолять Эмму хоть что-нибудь с этим сделать.
– Скажи мне то, что я больше всего хочу услышать, – проговорила Эмма, подняв голову и пристально глядя в глаза любимой. Раньше, в такие моменты как этот, Кейн открывала свое сердце Эмме, отбросив все сомнения. Делала она это не потому, что ее ждал хороший секс, а потому что только Эмме удавалось развеять все тревоги и скинуть с Кейн все панцири эмоциональной защиты.
– Я люблю тебя, – Кейн прикоснулась ладонью к щеке Эммы.
Эти три простых слова в тот момент заключали в себе абсолютно все, что Кейн чувствовала к этой женщине. Единственной, кого она впустила в свою жизнь. А та разбила надвое ее сердце с такой ошеломляющей легкостью, что Кейн не могла поверить в это еще долгое время с тех пор, как за Эммой закрылась дверь. Произнести эти слова означало вновь оказаться уязвимой. И это пугало Кейн куда больше, чем все, что изобретательный Джованни Бракато мог придумать лишь бы отравить ей жизнь. Эмма прочла этот страх в ее глазах и придвинулась к лицу любимой.
– Скажи это еще, – попросила она, и положила ладонь на грудь, ощущая прерывистое биение сердца Кейн.
– Я люблю тебя, – Кейн на мгновение закрыла глаза, словно собираясь с силами. – И никто другой мне не нужен, пока я дышу.
– В таком случае, у нас с тобой кое-что общее, любовь моя. Для меня никого другого и не было. И ты будешь в моей жизни до самого конца, лишь ты одна, – больше ничего не нужно было произносить. Эмма гибкой змеей обвилась вокруг любимого тела, и заскользила по нему пальцами, нежно лаская и доставляя Кейн огромное удовольствие. – Любимая, впусти меня. Докажи, что ты все еще моя.
Это был тот же нежный голос, который звучал во снах Кейн: она пыталась дотронуться до Эммы, но прекрасный образ таял, оставляя в сердце холод несбывшихся желаний. Но в этот раз все было по-другому: любимая была рядом, прижималась к ней и шептала нежные слова.
– Аа-а, – стон означал, что Кейн на пределе. – О, да!
Эмма спрятала улыбку, прижавшись к плечу Кейн. «В этом вся она», – подумала Эмма. Невероятное сочетание лоска и острых углов. Эмма нажала еще сильнее, и оргазм накрыл Кейн с головой, она с силой сжала бедра, заставляя руку Эммы замереть. Страстное, почти болезненное ощущение пульсации, и последний спазм прокатился по ее телу. Когда она открыла глаза, то с удивлением для самой себя обнаружила, что они полны слез, так же, как только что у Эммы.
– Я не сделала тебе больно? – прошептала Эмма.
– Было дело. Один раз, но мне уже становится лучше, – беззаботно рассмеялась Кейн. Такого смеха Эмма не слышала уже много лет.
– А как твои раны, любовь моя?
– Когда ты рядом, меня ничего не волнует.
– Как бы я хотела, чтобы так было всегда.
– Будет.
Эмма поцеловала Кейн в плечо, потом в губы, еще и еще.
Больше всего на свете сейчас хотелось безмятежно лежать в постели, спрятавшись от всего мира. А не вставать, надевать ненавистную одежду и выходить в холод, который начинался там, где кончалась кровать. Но вставать было нужно, обе они это понимали: вот-вот могла проснуться Ханна, Хэйден, скорее всего, уже закончил с системой охраны и вернулся в дом.
– Ты готова или хочешь немного подремать перед тем, как «выйти к массам»?
– Думаю, лучше мне встать. Трех недель ничегонеделания хватило по горло.
– Кейн, в тебя стреляли. Позволь себе отдохнуть. – Эмма прижалась к ее спине, когда Кейн села, спустив ноги на пол.
– Хочешь, примем вместе душ?
– Интересно, насколько тут толстые стены?
Но вместо ответа Эмма услышала стук в дверь. Кейн направилась открыть дверь, но Эмма недовольно вскрикнула:
– Мне бы не хотелось портить столь прекрасный день потасовкой с тем, кто за дверью, если он будет пялиться на тебя, когда ты откроешь дверь в таком виде. Уверена, в ванной висит халат.
Этот возглас, исполненный ревностью, лишний раз заставил Кейн почувствовать свою значимость в жизни Эммы, и широкая улыбка расцвела на ее лице. Когда она бросила взгляд в сторону постели, вид Эммы, укутанной в одеяло, заставил ее засомневаться, не вернуться ли в кровать и не провести ли остаток дня, наслаждаясь уединением.
– Я тебе уже успела сказать, что ты безумно красивая?
– Ты меня убьешь этим, милая. Надень уже что-нибудь, пожалуйста, пока весь дом не узнал, чем мы занимались.
Эта капризная просьба заставила Кейн свернуть в ванную. Стук в дверь повторился.
Халат нашелся всего один, но, направившись к двери, Кейн заметила, что Эмма надела ее рубашку. Кейн умилилась этой старой привычке, которую помнила со времен их прежней жизни. Сорочка скрывала не больше халата, который Кейн на себя накинула.
Когда она, наконец, открыла дверь, за ней оказалась удивленная Мэдди. Она озадаченно переводила взгляд с женщины, стоявшей перед ней в одном халате, на смятую постель.
– Я подумала, вам следует узнать, что очередной сюрприз уже здесь. Он пьет кофе внизу. И мне кажется, он имеет все шансы узнать кое-что новое, – последнее замечание было сделано вполголоса, так, чтобы Эмма не слышала. Мэдди отлично помнила скромную девочку, которая густо краснела, едва разговор заходил о чем-то интимном. Оставалось надеяться, что, судя по крику, не так давно раздавшемуся практически на весь дом, Эмме удалось отделаться от своей излишней скромности. Но Мэдди пришлось искренне удивиться, увидев, как красные пятна смущения проступили на шее Кейн, расползаясь, как огонь по сухой степи.
– Прошу, скажи, что это шутка? – проговорила Кейн. Перед отъездом из Нового Орлеана она связалась с Россом, отцом Эммы, и предупредила его, какие у них были планы. Он тогда сказал, что приедет к Рафам, как только самолет Кейн сядет. Ему хотелось срочно посмотреть на них с Эммой вместе. – Я несколько другим образом хотела сказать ему, что мы с Эммой снова вместе.
Мэдди заглянула в комнату. Ее подруга подбирала с пола разбросанные предметы одежды и складывала их на кровать.
– Слушай, милая, он так вертится на стуле внизу, и у него такая лучезарная улыбка… Пожалуйста, пойми это правильно. Он уже давно понял, как его маленькая дочурка счастлива с тобой. Думаю, он просто в восторге от того, что она снова обрела свое счастье.
Собрав все вещи, Эмма подошла к двери, чтобы узнать, о чем женщины там разговаривали:
– О, Мэдди! Что-то не так?
– Нет-нет, я просто подумала, вряд ли вы захотите проспать весь день, да и Ханна скоро встанет.
– Спасибо, мы как раз хотели немного освежиться. Сейчас, спустимся, – Эмма заметила румянец на щеке Кейн.
Когда Кейн закрыла за собой дверь в ванную, Эмма открыла одну из дорожных сумок, доставая свежую одежду, и посмотрела на Мэдди:
– И что же… ты все слышала?
– По крайней мере, достаточно, чтобы начать завидовать, – рассмеялась подруга и села на кровать.
Поверх стопки одежды лежали трусики Эммы.
– Боже праведный, и часто у вас так? Кстати, у тебя потрясающее белье. Сколько стоит эта нить с кружевами?
– Удивишься. Ты не могла бы меня оставить, прошу тебя, я так хочу насладиться «послевкусием».
– Милая, я вовсе над тобой не подшучиваю.
Эмма подняла бровь, невольно копируя жест Кейн.
