перегонял самолёты из Нижнего Новгорода в Приморье, а иногда и через Охотское море на Камчатку. Свадьбу сыграли в Уральске(4), куда её семья переехала спустя месяц их знакомства. Некогда захолустный городок, являвшийся, тем не менее, столицей обширной области, простёршейся от середины восточного Каспия до северных отрогов Уральских гор, был теперь промышленным городом с около трёхсоттысячным населением. С тех пор Катрина мотается с ним по гарнизонам по всей чудовищно огромной по европейским меркам России.
В этот момент Вольфу стало особенно тоскливо, хотелось прямо сейчас хоть на миг услышать нежный голос жены и весёлый детский щебет. Шутка ли – почти весь июнь провёл в море, а в июле бесконечные полёты и организация тренировок переведённых из армейской авиации лётчиков, которых на борту не менее половины. Остальные пришли из морских авиаэскадр. Учебные торпедометания, командировки и полёты, полёты, полёты. Дома он появлялся редко.
Вытащив из внутреннего кармана кителя семейную фотокарточку, хранимую под сердцем, Вольф почувствовал, как сразу стало веселей. Облокотившись на леер, он рассматривая родные, милые лица. Всё- таки его ждут и любят. Александр – его первенец, которому только через год идти в первый класс, уже мечтает стать лётчиком, как папа. А Катрина не раз намекала, что давно подумывает о дочери. Всего неделя прошла, как расстались, а как будто месяц. В тот день к пирсам архангельской базы, на рейде которой стояли 'Макаров' и гордые красавцы линейные крейсеры, в окружении тральщиков, минзагов и прочей мелюзги, напутствовать уходящие экипажи прибыл сам главком ВМС Кедров. А Катрина с детьми была где-то в толпе, Вольф как мог искал её взглядом, но тщетно. И когда, наконец, грянул марш 'Прощание славянки', он всё-таки разглядел их – нарядно одетых, машущих руками. Махали Катрина и Алекс с Вилли, младший Арни спал у матери на руках. Спал не смотря на окружающий шум. А потом была стоянка на рейде Ваенги (5), заход в Романов-на-Мурмане был в последний момент отменён. Прогулки по бесконечным сопкам и небольшому городишку. Длинные одноэтажные дома, низкорослые берёзы, деревянные тротуары и пешеходные дорожки, как и в Архангельске, и обстоятельные горожане с суровыми лицами жителей севера.
– Тоскуешь, Вольф? – спросил поднявшийся на помосток Егор Бабаков.
Зиммель обернулся, пожал руку.
– Да что-то настроение, Егор, вдруг нахлынул такое… тоскливое.
– Ничего, – хлопнул его по плечу Бабаков, – вернёмся, отведёшь душу.
Зиммель пожал плечами, вернуться-то он вернётся, но будет это не скоро. И уже через секунду от тоски не осталось и следа – унывать не в его характере. Так – мимолётная слабость сильного духом человека. Он глубоко вдохнул и на губах заиграла искренняя улыбка. Авиация давно стала смыслом его жизни, а уж палубная – элита морской авиации; попасть сюда можно считать настоящим подарком судьбы. И пусть он служит в русском флоте, главное, что реванш за расчленение Родины, как говорят в России, не за горами. И он, майор Зиммель, готов принять в грядущих битвах самое деятельное участие.
А между тем, с Бабаковым завязался обыденный разговор о службе да о флотских порядках, столь непривычных для бывших сухопутных лётчиков. Егор был на три года младше Вольфа, командовал 1-й эскадрильей истребительного дивизиона 'лютиков'. 'Лютиками' на 'Макарове' называли всех лётчиков- истребителей, это было и их прозвище, и позывной. Пошло это от фамилии командира БЧ-6 авианосца полковника Лютикова, с мая формировавшего эскадрильи Альбатросов и Касаток, после включения корабля в боевой состав флота. Пилотов-палубников полковник тренировал на учебном имитаторе палубы, построенном на берегу реки Ганг, что в Кемском уезде Архангельской губернии. Позже – уже в Мезенской губе, где лётчики проходили тренировки на самом 'Макарове', истребительным дивизионом стал командовать подполковник Дубинин, а торпедоносным майор Зиммель, но прозвище 'лютики' так и осталось за ястребками. На фюзеляжах даже понаносили изображения жёлтых цветов. А потом и на Касатках появились свои отличительные эмблемы – улыбающиеся волчьи морды. Торпедоносцы получили позывной 'волчата' по имени своего командира Вольфа Зиммеля.
После перевода на 'Макаров' Егор Бабаков какое-то время ходил в капитанах, впрочем, не долго, совсем недавно он получил производство в штаб-майоры. Когда Вольф в очередной раз скользнул глазами по его новеньким погонам со звёздочкой между голубыми просветами, ему вспомнилось как Бабакова в Ваенге упорно называли каплейтом, потому как он единственный из всех пилотов разгуливал на берегу в кителе. Так вышло, что он первым из лётчиков сошёл на берег, а потом внезапно, как это бывает в заполярье, хлынул дождь. Остальные из-за дождя предпочли надеть чёрные кожаные регланы. Как-то так повелось, что в Ваенге палубников не видали отродясь и потому никто не обращал внимания на цвет просветов. Собственно, кроме холодного оружия – кортиков у моряков и ножей-стропорезов у пилотов, повседневная форма лётчиков палубной авиации только этим и отличалась от плавсостава; никаких крылышек на фуражке и обшлагах, вместо авиакокард – изящная кокарды, как и у моряков, ничуть не изменившиеся с царских времён. К тому же сухопутные звания морские лётчики получили в 1924-м и до начала тридцатых многие по привычке или из вредности предпочитали представляться по-морскому, а кое- кто из 'старичков' продолжал вредничать даже сейчас.
С Егором Вольф сошёлся как-то сразу, тот был прост в общении и заядлым картёжником. Иной раз и Зиммель был не прочь перекинуться, но играл он посредственно, благо хоть на деньги было строго воспрещено. Как и многих из лётного состава 'Макарова', Бабакова перевели сюда из армейцев; и он с Зиммелем были единственными обладающими боевым опытом. Егор пришёл на корабль в июне, отгуляв положенный после Испании отпуск, в которой сделал в общей сложности сто двенадцать боевых вылетов. Кроме 'Клюквы' и Владимира III степени с мечами, он как 'испанец' носил наградную ленту с цветами франкистского флага. Ну а Вольф наград не имел, в той войне как-то не до них всем было, вышел из боя живым – уже хорошо. Особенно когда на тебя одного вчетвером-впятером наваливаются, что при господстве в воздухе авиации Антанты было не редкостью. Ну а на новеньком истребителе Бабакова под фонарём красовались четыре креста – четыре сбитых в Испании противника. Сам он в воздушных боях сбит не был ни разу, разве что несколько пробоин когда-никогда. Но вот от зениток ему доставалось по крупному, ведь не раз приходилось летать на штурмовки позиций. Четырежды он благополучно дотягивал до своего аэродрома, а однажды едва успел покинуть горящую машину и хорошо ещё, что приземлился к своей пехоте.
– Слыхал, как сёдня Власьин свою трубку разбил? – усмехаясь, спросил Бабаков.
– Нет… – удивился Вольф. – Странно. Он же, кажется, не психованный.
– Ага, кажется, – вновь усмехнулся штаб-майор.
Зиммель хмыкнул. Капитана Власьина – комэска-3 'лютиков', среди лётчиков недолюбливали. Он был тяжёл характером и порой до невозможности зануден. Поговарили, что той осенью, когда он служил в береговой авиации, его ранил на дуэли какой-то подпоручик, которого Власьин распекал на разборе полётов. Распекать-то распекал – это дело обыденное, но капитан позволил себе оскорбить молодого пилота, причём при всех. В итоге всё вылилось в дуэль, так как ни одна из сторон не пошла на примирение. Дрались на саблях, оба дуэлянта ранили друг друга и потому не смогли продолжать поединок. Дуэли в Вооружённых Силах не сказать, что поощрялись, но и не запрещались, однако прежде чем дуэль состоится, секунданты обязаны сообщить в суд офицерской чести.
– И отчего же сыр-бор пошёл? – поинтересовался Зиммель.
– Да Колпаковский опять своё гнул, – Бабаков потёр нос с ехидной ухмылкой. – Собрались мы вот в нашей кают-компании, все своими делами занимаются… А Колпаковский опять со своими суевериями нудеть начал.
Вольф улыбнулся. Русские лётчики в основной массе не очень-то суеверны, чего не скажешь о моряках. Тут на 'Макарове' он поначалу диву давался, сколько у мореманов всяческих примет и поверий. В ихней кают-компании, например, живёт-поживает всеобщий любимец чёрный котяра по кличке Мазут. Кот считался оберегом команды, его даже в список экипажа внесли на должность помощника кока. А когда Мазут начинал резвиться, все ждали шторма. Или взять поверье, что покойник на борту к несчастью, отчего всех мертвецов во всём мире хоронят в море. У лётчиков же было по-своему. Кто-то был суеверен, кто-то нет. И если в русской авиации к номеру '13' относились нейтрально, то у англичан и американцев его практически не встретишь среди бортовых номеров.
– И о чём на это раз спорили? – спросил Вольф, прекрасно зная, насколько штабс-капитан Колпаковский был подвержен суевериям.
