супругом и чтобы весь мир оставил их в покое. – Давай не сегодня, ладно?
– Ладно. Как скажешь. Только когда же ты начнёшь вживаться в образ гарнизонной дамы?
Ирине показалось, он улыбается. И точно! Сверкает зубами как в тот день, когда она повторно и вполне серьёзно дала согласие на его предложение руки и сердца. Только тогда его улыбка выглядела немного ошарашенной. И если в их первую встречу в парке всё можно было принять, в известной степени, за шутку, то повторное предложение (Ирина подозревала, что тут в проявленной настойчивости Елисея не обошлось без участия папочки) было самым что ни наесть серьёзным.
– А что 'гарнизонная дама'? – отдарилась она улыбкой. – Успею ещё. Просто сегодня хочется побыть вдвоём. Знаешь… чую что-то такое, что и объяснить не могу.
– Ну, хоть не худо какое чуешь? – вмиг посерьёзнел Елисей.
– Не знаю… Нет, кажется.
Она прильнула к нему и Твердов был вынужден остановиться.
– Сон мне вспомнился, – встревожено прошептала она Елисею на ухо. – Башмаки снились. Мне когда обувь снится, всегда куда-то ехать приходится.
– И только-то? – он сразу повеселел. – Пустяки, Ириш. Может, съездишь в Белосток?
– Нет, что я там забыла? Да и в департаменте только обрадовались, что я после стажировки вместо Белостока в гарнизон попросилась. А потом, когда за тебя выскочила, им и крыть нечем стало.
– Выскочила? – ухватился за слово Елисей, чтобы сменить тему, и притворно поднял бровь, глядя ей в глаза. – Прям так и выскочила?
– Ну, хорошо… Всё семижды обдумала и вышла.
Он коснулся губами её щеки, благо, что никого вокруг не оказалось и они не рисковали выглядеть неприлично.
– Выходит, ты ещё и раздумывала? – в его вопросе звучала ирония.
– Чуть-чуть! – она хихикнула. – А если взаправду, то и не думала почти. Я в тебя давно врезалась.
– Ну, ещё бы! – он продолжил движение, увлекая и её. – Попробовала б ты не врезаться, я же парень хоть куда!
– Ах, ты! – она со смехом ухватила его за нос пальцами. – А ну! Немедленно признавайся, что любишь!
– Слушаюсь! Люблю!
– Нет, не так, – Ирина шутливо-обиженно надула губки.
– Ну, не умею я по указке… Люблю, готов хоть в огонь за тебя.
– Ладно уж, живи…
Они тихо рассмеялись и только теперь заметили, что подошли к своему дому.
В подъезде 'нарвались' на Вараксова. Тот смурной сидел и курил, как всегда устроившись на подоконнике. Три дня назад его второй раз вырвали из отпуска, семья же осталась в Ивангороде. В июле Вараксова уже вызывали в часть на целых три недели из-за бригадных учений. Теперь вот опять не дали догулять. В плане отпусков это лето выдалось каким-то несчастливым, многих отпускников отцы-командиры вдруг назад вызывали. Поговаривали, скоро большие манёвры, из-за которых немалому числу небесных гренадёр не повезло уйти в отпуска по графику в августе.
Перекинувшись парой слов с соседом, Елисей и Ирина вошли в квартиру, которая уже давненько не выглядела холостяцким обиталищем. Приехав с двумя чемоданами, Ирина успела обзавестись столькими вещами и безделушками, что квартира теперь буквально кричала, что здесь живёт женщина.
– А знаешь, – сказал Елисей, – вот шли мы сейчас домой, а у меня было такое чувство, точно вернулся я в годы юнкерства. Будто юностью повеяло: вечер, увольнение, барышни, на душе легко и свободно…
– Барышни? – Ирина, ощетинившись, упёрла руки в боки. – Ну-ну!
– Даже песенка наша юнкерская вспомнилась, – он как будто и не заметил её позу и продекламировал:
Гимназисточка к фонтану в белом платьице пришла,
Красны ленты и банты в русу косу заплела!
Фонари, Ночное небо! Под гитару юнкера
Распевают быль и небыль про амурные дела!
А полковник ходит хмурый, его молодость прошла!
Гимназисток на свиданья расхватали юнкера!
Выслушав, Ирина улыбнулась и весело сказала:
– Очень оно надо полковнику за гимназистками волочиться.
– Нда… – наигранно разочаровался Елисей. – Такой реакции я не ожидал.
Она дёрнула плечиком. И с трудом подавила зевок.
– Зеваешь уже? – заметил Твердов. – А чай?
– Ну, нет, – она хитро улыбнулась, – так просто от меня не отделаешься!
– И всё-таки, самовар запаривать?
– Давай уж, спроворь чаёк. А я пока переоденусь и в душ сбегаю.
И уже уходя в спальню – ту комнату, которая раньше у Елисея была закрыта и использовалась как склад не очень нужных вещей, сказала:
– Набралась твоих привычек – пью чай на ночь…
Елисей занялся самоваром и невольно засмотрелся, как Ирина, уже успев переодеться в домашний халат, ненадолго появилась в прихожей и скрылась за входной дверью. Общая на весь подъезд душевая располагалась на третьем этаже и в такое время кабинки обычно пустовали. Многие по привычке называли душевую баней, хоть и было между ними мало общего. Настоящая баня, вернее целый банный комбинат, где можно было попариться и в одиночку и всем семейством, располагался в центре жилой зоны городка. Баню посещали как правило на выходные, но и в остальные дни комбинат редко оставался без посетителей.
В голове звучала мелодия из фильма, мысли крутились об Ирине. Елисею вспомнилось, как непривычно поначалу было лицезреть жену одетой по-домашнему – в халате или ночной рубашке. Непривычно, зато была в этом своя особая прелесть.
Женился Твердов как-то для себя самого неожиданно быстро. Конечно, всё к этому и шло, и супругу он любил, но сыграть свадьбу рассчитывал не так скоро – где-то осенью-зимой. Однако Иринин отчим, что называется, взял быка за рога и, признаваясь самому себе, Елисей был этому даже рад. Ведь и правда, к чему тянуть?
Свадьбу играли в снятом генералом летнем доме детского лагеря, который почему-то вдруг перестал принимать детей. Это летом-то! Тогда это показалось странным, теперь же у Елисея за последние дни начали закрадываться некоторые догадки – то отпуска перестали давать, то отпускников на службу отзывают. Ладно бы большие манёвры, которые, кстати, отродясь в Сувальской губернии не проводились, а вот в соседних белороссийских – часто. Но вкупе с пустующим детским лагерем отдыха, картинка в голове Твердова начала складываться такая, что он даже опасался идти далеко в своих выводах. Что же касается свадьбы, то она удалась на славу. Друзья, сослуживцы, родственники Иры. Только с его стороны никого не было из родни – сиротская доля. Отца и мать он помнил только как некие смутные образы.
Он запахнул занавески на окнах – тоже, кстати, появившиеся с переездом в квартиру Ирины. Впервые попав сюда, она прямо с порога обозвала квартиру берлогой. Елисей был почти равнодушен к быту, такие мелочи, как, например, голая лампочка под потолком без абажура его просто не интересовали. В общем-то, раньше у него здесь был свой порядок, хоть вполне возможно и показалось бы кому-то постороннему, что в квартире царит форменный бардак. Ну, не то чтобы бардак в полном смысле этого слова, просто в сравнении с казарменным порядком лежащие в разных местах вещи, будь то планшетка, одежда, забытая на столе чашка или аккуратно сложенное и приглаженное постельное бельё, всё это выглядело бардачно. Однако это только на первый взгляд. Прежний холостяцкий быт Елисея был скорее сродни упорядоченному хаосу, хозяин всегда знал где и что лежит. Ирина же, после обзаведения мебелью и взятия ноши домашнего уюта в свои руки, после каждого очередного наведения порядка так упорядочивала пространство, что
