виды портфель. Девчонка была в самом мрачном расположении духа. Светлая косица залезла за ворот форменного платья, колготки морщинились под коленями. Ух, как ненавидела Катрин этот хлопчатобумажный предмет туалета. Ладно, сейчас не важно — даже хорошо, что Напарница чувствует себя чужой на этом свете. Вон как бедняжка отупела — в голове ни единой мыслишки. Пусть так минут пять и будет.
— Можно, Нина Георгиевна?
— Сколько тебя ждать, Любимова? — Голос математички сердит. Собранная сумка красуется на столе. Взятое из учительской пальто аккуратно положено на первую парту.
— Извините, — говорит Катя и подходит к столу.
Нинель озадаченно склоняет голову к плечу. Слово «извините», без целенаправленных пыток, в московской школе редко услышишь. От Нинель мощно пахнет какой-то парфюмерной дрянью. Дешевый аромат для дешевой садистки.
— Что там за уравнение? — нетерпеливо спрашивает Нинель Георгиевна и вынимает из кожаного футляра (настоящая заграница!) очки.
— Уравнение? Ну да, уравнение… — Катя-Катрин смущенно теребит косичку. — Вы знаете, Нина Георгиевна, вы мне тройку в четверти, пожалуйста, так поставьте. Без всяких уравнений.
Нинель честно изумлена — глаза за стеклами очков раскрываются широко-широко.
— Ты в своем уме, Любимова? Зачем я тебя на лживую оценку буду вытягивать? На каком основании?
— На основании педагогической целесообразности, — скромно поясняет Катрин.
— Лю-би-мо-ва, так ты меня педагогике будешь учить? — Нинель изумлена, нет, она просто шокирована сим идиотским предположением глупой девчонки. — Это с твоим-то убогим кругом интересов? Дорогая, ты вообще-то знаешь, что слово пе-да-го-гика обозначает?
— Немецкое Padagogik произошло от греческого paida-gogike, — радостно отвечает Катрин. — Я много чего знаю, Нинель Георгиевна.
— Как?! Как ты меня назвала?
— Нинель. Вас все так называют. Ой, вы не знали?
— Ты… ты мне дерзости говорить пришла? — Математичка вздымает над столом свои гигантские метр семьдесят два. — Любимова, я…
— Вы меня спросили, я ответила, — беспечно изрекает девочка. — Вообще-то, в школе интересно учиться. Столько всего нового узнаешь. Вот вы, Нинель Георгиевна, например, знаете, что слово «говно» — вполне литературное слово? Я вот только не знаю, склоняется оно или нет. Сказать: «она говно» — будет правильно или нет? Или нужно говорить «говенная тетка»?
Нина Георгиевна хватает девочку за плечо.
— Прекрати грязно ругаться, Любимова! Немедленно! Сейчас же идем к директору!
— Обязательно, — соглашается Катрин и вдруг громко визжит. Девчачий голос вылетает в приоткрытую дверь, разносится по коридору. Сейчас, после обеда, и так немноголюдная 583-я школа совсем пуста. Где-то сидит одинокая группа продленного дня, да в учительской на втором этаже задержалась географичка. Постукивает молоток на первом этаже — старенькую дверь ремонтируют.
Нинель отшатывается.
— Что за вопли? Ты с ума сошла?
— Еще нет, — говорит Катрин и снова взвизгивает. На этот раз короче и громче.
В коридоре слышны недоуменные голоса.
— Ты зачем кричишь? — испуганно спрашивает Нинель.
— Вы меня ущипнули. У меня синяк будет, — объясняет девочка и потирает руку. Нинель цапнула ее за плечо действительно с непедагогической силой.
— Не выдумывай! — возмущается математичка. — Нет там никакого синяка. Я к тебе едва прикоснулась.
— На плече синяка нет, — соглашается очень покладистая сегодня Катя-Катрин. — У меня на ногах синяки, и здесь, — девочка стукает себя по груди, где женскую прелесть не разглядишь и под микроскопом. — Показать?
— Какие синяки? — бормочет Нинель. Очевидно, что математический склад ума столкнулся с непривычной и лишенной логики загадкой.
— Вы меня, когда после уроков оставляете и на коленки сажаете, я привыкла, — добросовестно поясняет Катрин. — Но вы уж так, бывает, щиплетесь. Я терпеливая, но мама синяки замечает. Давайте я покажу…
Ворот платья расстегивать неудобно, но Катя-Катрин справляется.
Нина Георгиевна сдергивает с носа очки.
— Не смей этого делать!!!
Голос у садистки приглушенный, — не такая уж она и тупоумная, наша математичка. Ибо шаги по коридору все ближе.
Катя-Катрин стоит с расстегнутым воротничком и улыбается, глядя в полные ужаса глаза Нинель.
В класс просовывает голову Михаил Семенович, пожилой трудовик.
— Что у вас стряслось-то?
Нина Георгиевна невразумительно вертит шеей, как будто ее душит ворот строгого платья.
— Я палец придавила сиденьем стула, — объясняет, морщась, девочка. — Извините, Михал Семенович. — Я с перепугу взвизгнула. Уже не больно. Я правильно говорю, Нина Георгиевна?
Нинель судорожно кивает.
Трудовик с недоумением смотрит на учительницу, на девчонку. Заметил непорядок в платье? Само собою. Нужно будет, вспомнит.
— Стул ваш я завтра посмотрю, — говорит Михаил Семенович. — Вы это, осторожнее. И вообще, засиделись, — трудовик, что-то бормоча, отправляется по коридору прочь.
Катрин поражает взгляд Нины Георгиевны. Не верит Нинель, взгляд испуганный и недоумевающий, как будто ее сзади веслом по башке двинули. Долго математичка будет соображать, что все же произошло? И Катя в ступор впала, в голове ее мыслей совсем нет.
Нинель молча берет пальто, нашаривает на столе пластиковые ручки сумки.
— Не трогали бы вы меня, а? — просительно говорит Катрин.
Уже в дверях Нинель судорожно кивает. Слышно, как стучат по коридору подошвы модных венгерских сапог. Дверь математичка закрыть забыла, и ключ в замке приходится повернуть Катрин. В учительскую ключ нести глупо. Здесь оставить, что ли?
Тут возвращается насмерть перепуганная Напарница:
И Катрин снова оказывается вышвырнутой в небытие.
В комнате тепло и уютно. Сейчас Напарницы сосуществуют мирно, девочку клонит в сон. За окном сумрачное зимнее предвечерье, и мысли текут вяло и лениво, не сталкиваясь и не вызывая искр и замыканий.
Катрин апатично размышляет: почему здесь разгар зимы, а в военном Крыму стояло удушливое, смрадное лето? Еще один парадокс или твое сознание проблуждало неведомо где эти полгода? Все известные отклонения в синхронности точек Прыжков до сих пор не превышали нескольких дней. Хотя что они знают, эти военные исследователи? Им бы только килотонны высчитывать.
Катька попала в больницу с ушибом того, что у девчонки называется головой, и в тот же день Катрин очнулась в тонконогом теле пятиклассницы. Синхронная травма мозга? Что еще совпало? Почему Москва? Почему так близко от мест, где прошло истинное детство товарища сержанта?
И то и другое в нескольких кварталах от расположения отдела «К». Только отдела еще нет и в проекте. Возможно, Переход наложился на какой-то чужой эксперимент? Маловероятно. В отделе все эксперименты учитывают. Нужно подходить проще. В домик под Балаклавой угодил снаряд, рухнул потолок, по башке врезало, когда сержант уже Прыгнула…
Был ли снаряд? Где это — Балаклава?
