Катька уже не в первый раз читает этот журнал. Любит читать девчонка. Но почему-то до учебников руки не доходят. Ладно, алгебра с геометрией. Почему три занюханных параграфа по русскому прочесть лень? Лентяйка.
Значит, снаряд сбил-скорректировал линию Прыжка? Сосредоточиться, когда тебя стропилом по затылку прикладывает, действительно сложно. Михалыч (нет, не тот, что трудовик, тот, что шофер, родом из-под Калинина), должно быть, сразу погиб.
Катька занервничала:
Катрин с усилием оттолкнула ненужные мысли. Улетать во тьму совершенно не хотелось.
По радио бормотали жизнерадостные голоса «В стране литературных героев». Забавная передача. И журнал забавный и нелепый до изумления. Катька любит читать свой партийный «Пионер». Только она предпочитает старые номера, шестидесятых годов. Те зачитаны до дыр, а этот, свежий, — полное дерьмо. «Пароль — Надежда» — увлекательнейший роман о юных годах будущей супруги вождя первого в мире государства рабочих и крестьян. Актуальные новости. «Передаю вам, дорогие ребята, горячий братский привет…» Нгуен Тхи Е, героиня Народно-вооруженных сил освобождения Южного Вьетнама. Сроду об этой Е не слыхала. Возможно, вполне достойная девица. Могла бы и опытом выживания в джунглях поделиться. Дальше: из резолюции XVI съезда ВЛКСМ — «Съезд объявляет шефство комсомольских и пионерских организаций над развитием птицеводства и кролиководства». «…Крольчихи не позволяют детенышей руками трогать. Прикоснешься к нему, а крольчиха потом от него откажется, бросит. Кролик-отец живет отдельно от своей семьи. Кролики душат своих детенышей». Познавательно. Прикольно. В жизни куда как пригодится. Хотя есть странички и поприкольнее:
«…Карлсон, напротив, заметно оживился и просиял.
— Гей, гоп! — вот и все, что он сказал. — Гей, гоп!
— Что ты хочешь сказать этим „гей, гоп“? — с каким-то смутным беспокойством спросил Малыш.
— Когда я говорю „гей, гоп“, то я и хочу сказать „гей, гоп“, — заверил Карлсон Малыша, но глаза его подозрительно заблестели.
— И дядя Юлиус тоже приедет, — продолжал Малыш…».[61]
Катя-Катрин фыркнула. Блин, ну что за непорочные времена? Просто прелесть!
Катя поспешно захлопнула журнал, собственное насмешливое фырканье девчонку смутило. Младшая Напарница, в отличие от Катрин, воспитанной преимущественно на мультфильмах и компьютерных играх, читала продолжение приключений великолепного Карлсона уже не в первый раз. И никаких пошлых аналогий в пионерской голове не возникало.
Катрин снова стало стыдно. Опять со своими грязными солдатскими ногами в детство вперлась. С Нинель намудрила аморальная сержантша, и сейчас опять… Не ерзай, Катька, это у тетеньки мозги не туда повернуты. Может, лучше перекусим?
Катя принялась размышлять над подброшенной проблемой. Идти на кухню (в такую даль!) девчонке не хотелось. Встречаться с соседями тоже не хотелось, но в животе бурчало. К процессу питания наша пионерка по молодости лет относилась с пренебрежением. Голодать-то в счастливом застойном детстве не приходилось. Хм, нет, не теми воспоминаниями делится героическая вьетнамка Тхи Е. Чем социалистический режим славить, лучше бы рассказала, как в джунглях считала деликатесом тощих крыс.
Чайник девчонка (под чутким руководством многоопытного и вечно недосытого сержанта) поставила. Вежливо поздоровалась с возящейся за своим столом Марьей Ивановной.
Обитала Катя-Катрин в коммунальной квартире. Они с мамой занимали крошечную одиннадцатиметровую комнатку. В квартире имелись еще две жилых комнаты, темная просторная прихожая и титаническая, по площади превышающая все три комнаты кухня. Парадная лестница, беломраморная, с чудесными коваными перилами, с незапамятных времен служила жильцам дома исключительно кладовкой для картофеля и всякой старой рухляди. Ходили по «черной» лестнице. Собственно, та лестница тоже была ничего, кроме первого пролета (он почему-то был задран под углом градусов в пятьдесят). Еще дом отличался тем, что практически все время в его подвале стояла вода, и там выводилось несметное количество злобных комаров. Сказывалась близость реки, вечно подтопляющей ближайшие дома Замоскворечья. Зимой таинственный подвал превращался в парящее озеро, изредка промерзал, и по льду можно было прокатиться, рискуя провалиться на полуметровую глубину. С чердаком дома тоже было не все в порядке — над одной из квартир четвертого, верхнего этажа потолок провис, как тент плохо натянутой палатки. Но на чердак любознательная Катька забиралась редко, там было почти всегда заперто, а для поисков приключений хватало и выселенных домов в округе. В одном из таких домов на Катерину Любимову, пребывающую без сознания, и наткнулись тогда мальчишки из седьмого класса. Еще хорошо, что хватило ума взрослым сказать…
Чайник засопел и принялся пыхать паром. Катя ухватила его за ручку, обернув прожженной тряпкой. Марья Ивановна наблюдала за действом неодобрительно, соседка считала прямым ущемлением собственных прав дневное пребывание на кухне малолетней избалованной вредительницы.
— Марь-Ванна, вам чайку налить? — неожиданно для себя предложила Катя.
Марья Ивановна чуть вздрогнула, в замешательстве поправила седой пучок волос:
— А? Нет. Катерина, какой сейчас чай? Ты иди, иди…
Наполнив чашку и прихватив из холодильника сыр, а из хлебницы «бородинский», девочка отправилась на свою территорию. С соседями маленькой семье Любимовых не повезло. Марь-Ванна со своим Николай Егорычем (был ли сосед мужем или сожителем строгой уроженки города Иванова, Катя по молодости лет не интересовалась, а Катрин такие мелочи никогда и не волновали) были соседями неприятными, въедливыми, к тому же считали себя почти коренными москвичами, в то время как Любимовы переехали в столицу каких-то шесть лет назад, когда мама перевелась из Калининградского отделения Института океанографии в лабораторию Центральной Академии наук. Третий сосед, одинокий наладчик станков с соседней фабрики «Красный текстильщик», именуемый всеми жильцами просто Васей, тоже особой интеллигентностью не отличался. Зашибал представитель пролетариата крепко, шумно не скандалил, но на задушевные разговоры его тянуло непреодолимо, и Катину маму от соседа не на шутку подташнивало.
Вообще-то, поставить соседей на место и пригрозить «научить жить по уставу» было делом пустяковым. Но только при условии, что высокая тренированная девушка, умеющая и виртуозно обматерить, и дать по почкам, и вывернуть пальцы так, что человек взвоет, как перепуганный койот, не заперта в теле двенадцатилетней девчонки-мечтательницы. Кроме того, Катька привыкла к хамству соседей по коммунальному общежитию и просто не обращала на грубость внимания. Может, так оно и к лучшему. В последние дни Катрин и саму смущали признаки «переходящей моторики». Тело у Напарниц было одно на двоих, и повреждать его совершенно не стоило. Два дня назад Катька, забираясь на заснеженное дерево, чуть не растянула хилые связки на запястьях. Тогда Катрин слишком опрометчиво и бездумно вмешалась в неуклюжие движения юной верхолазки. И еще два раза прокололась. На перемене Катька чересчур яро завернула руку зарвавшемуся Андрею Жеребцову. Мальчишка чуть не расквасил рожу о крашеную школьную стену. Слава богам, никто из взрослых не видел. Жеребец мигом присмирел и принялся щупать вздувающуюся на лбу шишку. Зато одноклассники не замедлили объявить, что «Любимова совсем нервной стала». Еще одна неприятность вышла на уроке рисования. Вазочка (вещь скучная и неинтересная) уже намалевана, «четверку» можно было считать честно заработанной. До звонка оставалось минут десять. Ни Катька, ни Катрин не обратили внимания на то, чем заняты их общие пальцы, пока Герка Земляков не поинтересовался, во что она такое играет? Руки девочки, занятые восковыми мелками, упорно пытались втиснуть короткие цилиндрики в несуществующую обойму. Катрин тогда по-настоящему перепугалась. Ладно, Катька, — девчонка ничего не ощутила, кроме смутной тревоги. Не хватало еще малолетке перенять последствия контузии. Бессознательные движения до психушки быстрее, чем любой шантаж, доведут. К тому же Катрин перехватила взгляд учительницы рисования. Ох, нехорошо педагогша смотрела. Уж не наболтала ли Нинель чего лишнего? Поставить бы ее раком по-настоящему, чтобы прочувствовала, что почем. Да нельзя — дети мы.
Дома тревога отходила куда-то далеко. Здесь было и впрямь удивительно уютно. Горячий вкусный чай и Катя, и Катрин предпочитали пить без сахара. Сыр был чудо, «Кремлевский», из большого тюбика, как
