вечеринок с чтением запрещенной литературы в Отечестве. Та серьезность, с которой местные жители относятся к своим домам и автомобилям, умилительна, но и смехотворна. Неужели это завтрашний день нашей родины? А ведь сомнения нет. Переменится власть - кровавым ли, бескровным ли образом - и придавленные массы начнут открывать для себя прелести общества потребления. Хитрая, развращенная, униженная нация рабов превратится в нацию мелких торговцев, по-обезьяньи скопировав внешние приметы здешней жизни, но не понимая ее сути.
- А вы ее понимаете?
- Да. Это хорошая основа - честное, достойное существование имени господина Лютера. Но они не смогут научиться ей. Ей-Богу, я не хочу, чтобы в Отечестве прибавлялось свободы. Они сами не знают, чем рискуют.
- До чего же вы умозрительны, дорогой Хозяин, и несправедливы. И свободы там не прибавится - где вы видели утопистов, добровольно отдающих власть? - да и какое у нас право судить об их заботах. Бросьте. Смотрите, какая замечательная ночь. Мои друзья уже на водопадах, а я опоздала. Вы на машине? Вот и отлично. У меня в комнате найдется кое-что, захватить с собой для поддержания компании.
Глава пятая
Он проснулся один, против ожидания увидев не чугунный виток наружной лестницы, покрытой джутовой дорожкой, .но стандартный номер мотеля, окнами на овраг, заросший высокими, чинными соснами. Их кроны колыхались на уровне взгляда, и тощая дикая белка заглядывала в комнату черными глазками (куда, как уверяют, умеет бывалый охотник бить ее, чтобы не попортить шкурки). Он все вспомнил и отвернулся лицом к стене. Час был ранний, совершенно безмолвный. Представляя себе первое утро на Зеленых Холмах, он предвкушал шум в голове от недосыпа и ту безотчетную благодарность после одной из ночей, каких на всю жизнь отведено, быть может, две или три. Этот воображаемый рассвет, и голова женщины с короткой стрижкой на его плече и обетованный щебет птичьей мелюзги в сосновых и березовых ветках были, как ему представлялось, заслужены, и более того, заранее оплачены сполна.
Лежа теперь пластом на густо-малиновом гостиничном покрывале, он не потерей своей мучился (сказать по совести, она и не дошла до него толком), а сознанием чудовищной несправедливости. Он оскорбленным себя чувствовал, когда замечал то новые свои, нарочно в поездку купленные брюки, то свитерок ее любимого (как и у Сюзанны) лилового цвета. Он и парикмахера навестил, он так простодушно, по-детски хотел Елизавете понравиться, и еще хотел, чтобы она сразу начала над ним подшучивать - единственная, кому он это позволял.
Он вскочил с постели и ринулся вон из комнаты. 'Как хорошо, что Хозяина нет, - грохотал он незашнурованными ботинками по коридору, - тут либо жестокий розыгрыш, либо чудовищная ошибка. Слух, разумеется, пустила она сама, я же ее знаю. Я даже так думаю, что она захотела переехать снова, спокойно жить с Юсуфом вдали от всей славянской братии, может быть, даже чтобы я не донимал ее, чтобы исчез раз и навсегда. Это я понять могу, и даже сердиться не буду, лишь бы ей было хорошо...'
Дежурная была крепенькая, молодая, розовощекая. Обернувшись на топот, затверженно улыбнулась.
- С добрым утром, - выпалил он.
- С добрым утром. Ресторан открывается через полчаса. Вы, наверное, хотели бы кофе, господин... - она с трудом прочла по какой-то карточке фамилию Гостя.
- Да, обязательно. Спасибо.
Не стирая с лица улыбки, она принесла стеклянный кувшин со светло-коричневой жидкостью. Обжигаясь, он отхлебнул из картонного стаканчика глоток чего-то без вкуса и запаха, похожего на напиток в Гусеве. Видимо, отметил Гость про себя, кипел всю ночь в этом идиотском агрегате. Налив и себе, дежурная посмотрела вопросительно.
- Скажите, - начал Гость, переминаясь с ноги на ногу, - в Северопольске жила такая Елизавета?
- Наверное, вы журналист, - дежурная вдруг перестала улыбаться. и стаканчик свой поставила на стол.
- Нет, что вы! - вскричал Гость, словно счел себя оскорбленным. - Вовсе нет. Я частное лицо. Я ее друг.
- Тоже из Отечества?
- Ну да. Приехал проведать, и вдруг...
- Жуткая история, - вздохнула дежурная. - Главное, я отлично знала этого парня. Он чаще других у дяди Питера сидел.
- У какого дяди Питера?
- В нашем баре, - охотно пояснила дежурная. - Мне как раз той осенью вышел положенный возраст, ну и стала иногда ходить. Все-таки в городе живем, не на ферме, верно? У нас почти все на колледж работают. Кто прямо там, кто вроде бы при нем, скажем, гостиница наша в другом месте летом бы прогорела, а тут вечно кто-то приезжает.
- Ну и что же он?
- Нормальный был парень, - убежденно сказала она. - только молокосос, таких и близко к бутылке подпускать нельзя. Пистолет с собой носил для куража. В Отечестве разрешается иметь пистолеты? Нет? Я так и думала.
Он слушал ее историю, словно читал рассказ из чужой жизни - заинтересованно и в то же время равнодушно. Было ясно, что ничего уже не поправить.
- Прямо и не скажешь, что из Отечества, - заключила дежурная, - очень была милая, умная женщина, акцент, правда, а так совершенно нормальная, дети ее любили ужасно. И такой позор для города, для колледжа! - она всплеснула руками.
Все дальнейшее он уже слышал вчера от Хозяина. Мир, в котором не существовало Елизаветы, даже в виде адресата безответных писем, состоял из мертвых вещей и скучных двуногих без перьев. Сосны превращались в шершавые стволы с уродливыми отростками, белки - в крыс, снабженных неприятно пушистыми хвостами.
- И зачем же это все? - спросил он скрипучим голосом.
- Что?
- Если пьяный гад может взять и расплескать. Разбить, как сосуд скудельный. Что это такое? Я просто отказываюсь! - орал он. - Я не хочу! Я не могу! Я семь лет ждал этого утра!
- Успокойтесь, что вы, - девица вышла из-за стойки, обняла его за плечи, напоила водой. - Зачем отчаиваться, если вы с ней непременно встретитесь. Обязательно. И вам для полного утешения достаточно одного.
- Чего? - спросил он сквозь слезы.
- Установить личную связь с Иисусом Христом как вашим личным спасителем, погибшим за вас на кресте. И я подчеркиваю: не за какое-то абстрактное человечество, а именно за вас и за вашу Елизавету. Как вы можете не понимать, что только плоть бренна, но дух, спасенный во Христе, прокладывает дорогу к звездам, где на престоле в единой славе восседают Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой. И если Иисус войдет в вашу жизнь - а для этого достаточно открыть ему сердце и попросить его, то...
- Что вы, девушка моя милая, - сказал он почти ласково, мгновенно остывая, - какой там престол в единой славе. Дойти бы до конца этой, навязанной мне дороги, не свалившись, а ваш личный спаситель будет только в ногах путаться. Лучше расскажите мне, где у вас тут хоронят.
По узкой, вытоптанной обочине шоссе Гость добрался до холма, куда на массивных черных лимузинах свозили покойников со всей округи. Прошел под арку с надписью 'Гора Надежды', задыхаясь, стал
