подумать. Знай наших!
Но утром следующего дня я лишился ореола славы. И виной тому стал Евграф Юрьевич. Не успел я войти в лабораторию, как поймал на себе пристальный взгляд шефа. “И не стыдно?” - как бы вопрошал этот взгляд. “Да стыдно, но что ж теперь делать!” - промелькнуло у меня в голове.
– Проходите, проходите, дорогой Николай Николаевич, - сказал завлаб, не опуская глаз и не моргая. - Садитесь.
Я вошел и сел, но почему-то не на свое рабочее место, а на стул рядом со столом шефа.
– Наслышан о ваших подвигах. Удивили вы меня. Как же вам это удалось?
Я развел руками.
– Да знаете ли… - я замялся, - и сам не ожидал.
– Вот как? Интересно. А я ведь тоже в молодости в шахматишки поигрывал. Не желаете ли партийку сыграть? - спросил он и извлек откуда-то из-под стола доску с уже расставленными фигурами.
Шеф частенько ставил меня в тупик. Я ожидал от него всего, что угодно, но такого…
– Как? Прямо сейчас? Здесь?
– А почему бы и нет?
Тамара Андреевна ойкнула, Балбесов захихикал, а Петя-Петушок выключил плейер и снял наушники, отчего лицо его приняло осмысленное выражение. Тут как на зло в комнату заглянули еще несколько человек, чтобы выразить свое восхищение моей победой. Все замерли в изумлении, услышав предложение шефа, смотрели на меня и ждали, что я отвечу. Мне же оставалось одно - соглашаться, ибо отныне я был не просто старший инженер Нерусский, а шахматных гений. Я просто обязан был принять вызов Евграфа Юрьевича.
– Что же, сыграем, - махнул я рукой. - Была не была!
– Три партии, идет? - подхватил Евграф Юрьевич, прищуривая один глаз.
– Идет!
Шеф тотчас расчистил стол, поставил доску и деловито предложил:
– Играйте белыми, Николаи Николаевич. Уступаю.
– Нет, ну зачем же… Я могу и черными. С Ивановым-Бельгийским я играл черными.
– О! - Евграф Юрьевич понимающе кивнул. - Черные приносят счастье. Именно поэтому и уступите их мне: я очень боюсь проиграть.
В его словах звучала двусмысленность. Однако я не мо! понять, о чем он думает, его мозг был закрыт для меня.
И тут я вдруг осознал, в какую пропасть толкает меня Евграф Юрьевич. Я не способен прочесть ни одной его мысли и, значит, обречен на верный проигрыш. Даже если шеф не ахти какой игрок, хуже меня все равно не сыграть - хуже, как говорится, некуда. Я оказался в положении куда более худшем, чем герой песни Высоцкого, который хоть мог себе позволить ненароком бицепс обнажить. Одним словом, меня ждала катастрофа.
Я с треском проиграл все три партии. Евграф Юрьевич разделал меня под орех. Все закончилось за какие-нибудь пятнадцать минут. Даже я, совершеннейший профан в шахматах, понял, насколько сильно играл мои шеф. Его комбинации были блестящи. Шесть-семь ходов - и мне мат.
Самое обидное заключалось в том, что я опозорился в глазах не только моих ближайших коллег. Весть о нашем поединке стремительно разнеслась по институту. К концу третьей партии мне в затылок дышали не менее полусотни любопытных. Третий мат исторг у толпы стон разочарования. Я был окончательно унижен.
Евграф Юрьевич поднялся и удивленным взглядом окинул собравшихся.
– Вы что, все ко мне?
Толпа все поняла и стала рассасываться, попутно обливая меня презрением. Раздавались возгласы:
– Э-эх!
– Халтурщик!
– Ну что, съел?
Когда мы остались в своем первоначальном составе, шеф, смахивая шахматы в ящик стола, произнес:
– А теперь за работу, за работу! Хватит предаваться забавам.
Хороши забавы! Можно сказать, выставил на всеобщий позор. Впрочем, и я хорош, нечего было хвост распускать, словно павлин. Если на то пошло, у Иванова-Бельгийского я выиграл обманом, применив недозволенный прием. Рассудить по справедливости, я получил по заслугам. Рано или поздно все открылось бы - ведь эксперимент не вечен, - и тогда мне пришлось бы краснеть не только перед коллегами. Спасибо Евграфу Юрьевичу, что все закончилось, не успев толком начаться. Пожалуй, лучшего выхода из такого дурацкого положения я и желать бы не мог.
В тот же день я позвонил гроссмейстеру и отказался от участия в турнире, сославшись на срочную длительную командировку. Мне показалось, тот вздохнул с облегчением…
Вечером меня ждала еще одна неожиданность. Не успел я войти в квартиру, как Маша прошептала мне на ухо:
– Там тебя гость дожидается. Говорит, на рыбалке познакомились. Странный какой-то, все молчит и улыбается…
Я влетел в комнату. Навстречу мне поднялся улыбающийся командир звездолета в безупречной тройке и с массивными часами “Павел Буре” на цепочке в жилетном кармане. Мы крепко обнялись.
“Здравствуй, Николай!” - прозвучало в моем мозгу его приветствие.
“Рад тебя видеть, Арнольд!” - мысленно ответил я.
“Вот я и прилетел - как обещал”.
“Спасибо, что не забыл меня”.
“Да я только о тебе и думал все это время. У меня ведь, кроме тебя, настоящих друзей нет”.
“И у меня с друзьями не густо. Выпьешь?”
“Не откажусь”.
Маша стояла в дверях и с удивлением смотрела на нас Я прервал наш немой диалог:
– Познакомься, это Арнольд Иванович, мой самый лучший друг.
– Весьма польщен, сударыня, встречей с вами, - галантно поклонился Арнольд, а потом повернулся ко мне. - Мы уже полтора часа как знакомы. - Он улыбнулся.
– Правда, за эти полтора часа твой лучший друг и трех слов не проронил…
– Верно, неразговорчивый он.
– Молчание - золото, - добавил Арнольд.
– Коля ведь мне о вас ничего не рассказывал. Правда, он часто заводит знакомства на рыбалке. Но ни о ком не отзывался как о лучшем друге. И ни один из рыбаков не навешал нас. Вы первый.
– Вот как? Очень, очень рад. Что ж ты, Николай, своей очаровательной супруге обо мне не рассказал? Нехорошо как-то! - Он хитро сощурился. - Знаете ли, Мария Константиновна, он ведь не многим лучше меня - тоже молчун еще тот. Двое суток просидели с ним бок о бок, и если бы не осетр, я, наверное, его голоса так и не услышал бы. А вообще-то, по секрету вам скажу, он мужик ничего, можете не сомневаться.
Маша весело рассмеялась.
– А я и не сомневаюсь! Поужинаете с нами? Я пельменей налепила. Сибирские, с маслом.
– Не откажусь. Давненько я пельмешек не едал. Маша направилась было на кухню, но я остановил ее.
– Может, по случаю приезда дорогого гостя… а?… У нас, кажется, что-то с майских праздников оставалось…
– Ну что с вами поделаешь! Ладно уж, раз такое дело - и я к вам присоединюсь.
– Вот это по-нашему! - в один голос воскликнули мы с Арнольдом.
“А розы-то стоят!” - подумал Арнольд.
Я смущенно опустил глаза.
“Стоят… Только, знаешь, я чуть было их…”
“Знаю, все знаю. Главное, что ты все понял”.
