ему, а не мне, если за обычную ссору он накажет меня розгами.
Антти вскинул голову и гордо посмотрел на нас, полностью убежденный в своей правоте. Он говорил по-фински, я же переводил его слова, а когда закончил, Хайр-эд-Дин громко расхохотался, подошел к Антти, дружески похлопал его по плечу и воскликнул:
– Ты нравишься мне, к тому же ты произнес великолепную речь в свою защиту, и я прощаю тебе все твои преступления.
Антти сбросил с плеча руку Хайр-эд-Дина, грозно взглянул ему в лицо и, повернувшись ко мне, сурово спросил:
– Кто этот человек, и что ему здесь надо?
Меня смертельно напугали неосторожные слова брата, и я поспешно ответил:
– Это – Хайр-эд-Дин, владыка морей, с сегодняшнего дня – властелин Алжира.
Но Хайр-эд-Дин вовсе не обиделся на Антти.
– Я подарю тебе новый халат и саблю, – сказал он, – настоящую турецкую саблю, и думаю, что ты станешь служить мне верой и правдой, и совершишь немало подвигов.
Антти с горечью ответил:
– Хватит водить меня за нос, и сабля мне вовсе не нужна. Я предпочитаю уединиться в пустыню и до конца дней своих вести жизнь отшельника. Вы даже с чистой совестью можете оставить меня здесь, в этом каменном мешке, мне все равно, лишь бы у меня была чистая одежда и несколько буханок хлеба.
После долгих споров нам все же удалось уговорить его покинуть смрадную мрачную камеру, а когда Антти совершал омовение, чтобы предаться молитвам, которыми он давно пренебрегал, Хайр-эд-Дин прислал ему прекрасные одежды и столь великолепный ятаган, что мой брат не удержался и проверил на ногте, сколь остро лезвие этой кривой турецкой сабли. Потом, удовлетворенно вздохнув, он сунул оружие за пояс. Я же рассказал Антти о том, что произошло, пока он спал – разумеется, я сообщил ему лишь то, что считал нужным, – и так закончил нашу беседу:
– Ты должен понимать, что на этот раз помилование опередило правосудие. Хайр-эд-Дин – человек благородный, ибо у него было достаточно причин, чтобы по-настоящему рассердиться. Ты бездумно сорвал планы, которые мы с Абу эль-Касимом вынашивали всю зиму.
Но Антти раздраженно возразил:
– Хватит с меня этих глупостей, Микаэль. Если бы не проклятая головная боль, я бы заподозрил тебя в обмане. Женясь на Амине, я стал бы самым могущественным человеком в Алжире, и если бы счастье не отвернулось от меня, она, возможно, родила бы мне сына – будущего султана Алжира. Поэтому, наверное, я и чувствую себя обманутым. И еще мне горько потому, что ты по своему легковерию и детской наивности позволил Хайр-эд-Дину пожинать плоды моих трудов. И меня ничуть не удивляет то, что владыка морей пытается порадовать меня великолепной саблей и роскошной одеждой.
Злость Антти все росла, и он был угрюм даже во время трапезы, на которую нас вместе со многими военачальниками и капитанами пригласил освободитель; так что при первой же возможности мы покинули пиршественный зал.
С большим волнением я думал о Джулии, а после великолепного ужина еще больше затосковал по обещанной награде. Когда я спросил о ней, еврей Синан и Абу эль-Касим обменялись многозначительными взглядами, после чего Абу, вздохнув, ответил:
– Да простит меня Аллах, если я поступил неправильно, но великий Хайр-эд-Дин пожелал, чтобы Джулия погадала ему на песке. Мне пришлось оставить их одних, но это гадание явно затянулось, и я понятия не имею, чем они там так долго занимаются.
Я мрачно взглянул на Абу эль-Касима, ощущая, как к горлу подступает ком, а сердце сжимается от дурных предчувствий.
– Если с Джулией что-нибудь случится, – заявил я, – я задушу тебя собственными руками и не думаю, что кто-нибудь станет упрекать меня за это. Напротив, все в городе вздохнут с облегчением.
Не обращая внимания на возражения евнухов, их крики, стоны и увещевания, мы через золотые ворота прошли в гарем, где я увидел Хайр-эд-Дина, возлежащего на ковре и глазеющего на песок на блюде. Рядом сидела Джулия и тоже неотрывно смотрела на песок. Заметив нас, Хайр-эд-Дин вскричал:
– Эта христианка видит на песке странные вещи. Скажи я вам, что она предсказала мне, вы подумали бы, будто в молодости я подхватил французскую болезнь и теперь у меня с головой не все в порядке. Могу лишь открыть вам, что эта женщина видела, как морские волны смиренно целуют мою могилу в городе великого султана на Босфоре; ваша ворожея заверила меня, что могилу эту будут почитать и уважать до тех пор, пока имя Османов будут помнить на земле.
Хайр-эд-Дин говорил, а Джулия, позабыв о женской стыдливости, нежно льнула к нему. Но владыка морей окинул девушку равнодушным взглядом и добавил:
– Да будут благословенны глаза твои, женщина, но мужчине опасно попасть под их колдовскую власть. Ты должна вести себя, как подобает целомудренной девственнице, а не жадно пялиться на меня, как собака – на кусок мяса.
Я вознегодовал и воскликнул:
– Джулия, Джулия! Подумай о своем поведении. С этой минуты ты – моя рабыня, а я – твой господин. Однако если ты отнесешься ко мне благосклонно и удовлетворишь мои желания, я, возможно, приглашу улема[31] и нужных свидетелей и объявлю тебя своей законной женой.
Не в силах больше сдерживать своих порывов, я схватил ее за руку и прижал к себе, пытаясь обнять и пылко поцеловать. Но Джулия резко оттолкнула меня, вырываясь из моих объятий, и больно пнула меня ногой. В конце концов я был вынужден отпустить красавицу. И тогда, злобно сверкая глазами, она завопила:
– Уберите отсюда этого сумасшедшего раба и отправьте в лечебницу при мечети, чтобы его заковали там в цепи и выбили из него всю дурь. Хоть и сама я – невольница, но все же никогда не стану рабыней этого мужчины. Синан подарил меня освободителю, чтобы я гадала ему на песке и таким образом оберегала его от всех бед и напастей. Владыка морей не вызывает у меня отвращения, и я с удовольствием подчинюсь
