Некоторое время они помолчали. Потом Хумблеберг негромко сказал:
— Вы ведь знаете Маргит Лундквист, которая работает в дирекции? — Форс кивнул, и Хумблеберг продолжил: — Мы жили вместе. Разошлись в прошлом году. Вместе прожили восемь лет. У меня нет своих детей, но у Маргит есть сын. Маркус. — Хумблеберг глубоко вздохнул. — Сейчас ему двадцать один. Ему было тринадцать, когда я и Маргит съехались. Я попытался заменить ему отца. В тринадцать лет он был чудесным ребенком, мягким, ласковым. А в пятнадцать с ним что-то произошло. Я так и не понял, как это случилось. Однажды он пришел домой в свитере с изображением свастики. Я поговорил с ним. С ним было легко разговаривать, он интересовался историей, радовался, когда ему дарили книги, часто задавал вопросы. Но тогда в нем что-то изменилось. Он прочитал о нацизме и Второй мировой войне намного больше меня и разбил меня в пух и прах датами и именами. Все мои слова он подвергал сомнению. И отказался снять свитер со свастикой. — Хумблеберг взял со стола ручку и покрутил ее в пальцах. — Он начал слушать другую музыку. В ней сквозила ненависть. — Хумблеберг снова вздохнул. — У него появились новые товарищи. С бритыми головами, в черных одеждах. Признаюсь, они пугали меня, когда собирались у него в комнате и слушали ту самую музыку. Маркус как раз пошел в девятый, когда около спортзала нарисовали свастику. Это было осенью, занятия еще только начались. Насколько я знаю, в школе Люгнета он был такой один. Его приятели были откуда-то из города. Они встречались вечерами в субботу. Когда было тепло, собирались на тропе Бекстиген, она еще только появилась в то время. Пили пиво, орали, пугали проходивших мимо людей. Маркус всегда сидел с ними, он восхищался своими старшими товарищами. Я не знаю наверняка, но думаю, что это он нарисовал свастику около спортзала. Может, и около учительской тоже. Но я не смог завести дело. Я не обращался в полицию, хотя в школе сказал, что оставил заявление. Наверняка те, кто это сделал, имели ключ от дирекции. Я хотел защитить Маргит. Ей было очень тяжело, намного тяжелее, чем можно себе представить. Долгие бессонные ночи. Чувство вины за сделанные ошибки, за то, что не справилась, что была плохой матерью. Это было ужасно. — Хумблеберг помолчал минутку. — Я не говорил бы об этом, если бы не был уверен, что Маркус замешан в этом деле. На шкафу Хильмера, помимо свастики, были нарисованы три буквы Н. Маркус много говорил про три Н.
— Что значат три Н? — спросил Форс.
— Ненависть. Наступление. Настоящий человек.
Форс записал. Хумблеберг положил локти на стол и нагнулся вперед.
— Ненависть ведет к наступлению. В результате наступления вы становитесь настоящим человеком. Ненависть. Наступление. Настоящий человек. Невольно начинаешь бояться.
— Где Маркус сейчас?
— Он живет в городе.
— Он общается с Бультерманом и Мальмстеном?
— Я видел их вместе. Но прежде всего он общается с Тульгрен.
— С Тульгрен?..
— Она его подружка.
— Откуда вы знаете?
— Он рассказывал мне об этом.
В дверь постучали, и в кабинет заглянула Маргит.
— Хенрик не был сегодня в школе после ланча, — сказала она. — Должно быть, он ушел домой.
— Спасибо, — сказал Хумблеберг, и Маргит закрыла за собой дверь.
Форс сунул ручку во внутренний карман, положил блокнот в портфель и закрыл его.
— Можно позвонить?
— Пожалуйста.
Форс позвонил Нильсону.
— Седерстрем объявился?
Нильсон ответил отрицательно.
— Ты знаешь мальчика, которого зовут Хенрик Мальмстен?
— Да.
— Он ушел из школы после ланча. Сможешь отыскать его?
— Да, если только он не уехал в город.
— Найди его и сразу позвони мне. Я еще некоторое время побуду в школе Люгнета.
Когда Форс положил телефонную трубку, зазвонил местный телефон.
— Блад из агентства недвижимости разыскивает тебя, Свен. Он ждет в учительской. Что ему сказать?
Свен Хумблеберг посмотрел на Форса:
— У меня сейчас встреча.
— Спасибо, я узнал все, что хотел. — сказал Форс. — Могу я воспользоваться вашим кабинетом и телефоном еще на некоторое время?
— Пожалуйста.
— Мне нужно позвонить в Стокгольм. Как правильно набрать междугородный номер?
— Надо набрать триста тридцать три и затем номер.
— Спасибо.
Хумблеберг взял со стола одну из папок и вышел, закрыв за собою дверь. Форс набрал номер отдела криминалистики государственного полицейского управления. Ему ответил неторопливый женский голос с южно-шведским акцентом.
— Альмгрен, отдел криминалистики.
— Говорит Форс. Могу я поговорить с Левандером?
— Сейчас посмотрю, минуточку.
Форс попытался вспомнить, кто такая эта Альмгрен, но имя не вызывало никаких ассоциаций. В трубке раздался тот же женский голос.
— Как вас зовут?
— Харальд Форс.
Снова воцарилось молчание. Затем послышался мужской голос:
— Левандер.
— Привет, Йоран, это Харальд.
— Привет, как дела? Собираешь сморчки в глухих лесах?
— Ну не совсем.
— Не скучаешь по Стокгольму?
— Иногда.
— Мне тебя не хватает.
— Взаимно. Можешь мне помочь?
— Попробую.
— Кто такая Кристина Полленшерна?
Йоран минуту помолчал.
— Ты где-то встретил это имя?
— Да. Кто она?
— Кристина Полленшерна жила в начале пятнадцатого века. Она была замужем за Стеном Стуре и играла важную роль в политической борьбе против датчан. Руководила защитой Стокгольма от нашествия короля Кристиана, которого у нас называют тираном, а датчане считают его королем-героем. А где ты наткнулся на это имя?
— Видел на ученическом шкафчике в школе, где я провожу расследование. Около имени стояли две двойные молнии.
— Тогда ты вляпался в какое-то дерьмо. «Кристина Полленшерна» — это название женской нацистской организации. Она была основана в двадцатые годы, в нее вступали женщины из высшего общества. Со временем организация почти прекратила свою деятельность, но время от времени она вновь пробуждается к жизни. Нацисты всегда стремились вовлекать в свою партию девочек. Они зачастую оказываются более пригодными для борьбы, подстрекают мальчиков и вообще показывают себя безжалостными. Мы знаем несколько примеров, когда девочки проявляли такую жестокость, что
