представляю себе эту страну как широкий простор под огромным небом, в городах — гигантские открытые площади, и на всех маленьких улочках люди едят суп с лапшой. Бутонг — так, кажется, он называется? У меня сохранилось романтическое представление о Китае с тех пор, как я увидела Ингрид Бергман в фильме, где она спасает стайку детей, пряча их в чем-то вроде гостиницы. Вспомнила: «Постоялый двор шестой степени счастья» — вот как он, кажется, назывался. Подумай об этом, дорогая. Джейн тоже с тобой свяжется. Такое впечатление, что она желает сожрать весь мир, прежде чем покинет его, а может, ей просто хочется быть подальше от свекрови, которая, как бы ни была дряхла, не очень по ней скучает. У нее есть номер телефона Джейн, насколько я поняла из нашего с ней (со старой дамой) краткого разговора.

Что касается вдовства, то что я могу тебе сказать о нем? Ты раньше меня прошла через это. Я же все еще жду, что Ленни вечером вернется домой, а когда он не возвращается, мне кажется, что либо он сам не хочет, либо случилось какое-то несчастье, и я схожу с ума. Конечно, я избавлена теперь от множества раздражающих мужских привычек и мужской лености — пол в кухне возле тостера, например, больше не усеян крошками от английских булочек, но зачем нужна свобода, если никто не видит, что она у тебя есть? Ленни был коммерсантом, любил покупать, а жена порой устает от того, что ей навязывают вещи, которые ей не очень-то и нужны. К примеру, он упорно держался за наш лыжный домик на юге Вермонта, хотя после того как дети восстали и отказались, чтобы их каждые выходные, как стадо, загоняли в многоместный фургон, мы этим домом почти не пользовались, а когда гора вышла из моды — ты знаешь, как это случается, точно так же, как с ресторанами, — цены на недвижимость пошли вниз. Или еще: он купил мне модную наиновейшую печь с гладкой черной крышкой, под которой горелки почти не видны, и я постоянно обжигала пальцы и ставила овощи не туда, из-за чего они оставались сырыми. Когда после перевода множества компаний из Нью-Йорка в Стэмфорд его компьютерный бизнес снова пошел в гору, он купил мне тяжеловесный темно-синий «БМВ», потому что, когда мы познакомились, я все еще ездила на сером «шевроле-корвере», ну, таком, в котором нужно вручную опускать и закреплять крышу. Я обожала эту машину, помнишь? Я чувствовала себя в ней так, будто сижу в ванне и со струящимися за спиной волосами мчусь в ней по городу, а Хэнк (мой красавец веймаранер[15], помнишь его?) сидит рядом на пассажирском сиденье, и ветер прижимает к его голове уши, вывернутые на розовую изнанку. Ленни считал, что «корвер» — жестянка, на которой мне ездить опасно. К «БМВ» же, который у меня есть до сих пор, я всегда относилась как к плоду мужского воображения: у него в полу такой фаллический валик, из-за которого я вечно нажимаю не на ту скорость, а ход такой, что ощущаешь каждую кочку на дороге. Нет, это сугубо мужская машина. Первое время в Стэмфорде — не в самом Стэмфорде, а в деревне Роки-Ридж на его северной окраине, — у меня был удобный старенький красный «таурус», который я просто обожала, в его кузов помещался недельный запас продуктов плюс сумка с принадлежностями для гольфа. Но Ленни купил мне этот дорогой «БМВ» только для того, чтобы дать всем понять, что у него снова есть деньги. И заставлял меня покупать кричащую одежду — поддельные меха, в которых я выглядела, как дурацкий гриб-дождевик, вечерние платья с оголенной спиной, из-за которых я потом неделями болела простудой. А причина, как выяснилось, состояла в том, что его подружки на работе — раз от разу все более молодые, разумеется, — носили именно такие вещи. Один раз на деловом приеме, устроенном его боссом на лужайке дома в Олд-Гринвич, мы оказались в совершенно одинаковых облегающих платьях из набивного шелка с шарфом вместо пояса. В конце мы даже обнялись, это было так унизительно. Он хвалился передо мной своими романами, после того как я о них узнавала, и утверждал, что я сама во всем виновата. Но эта его неугомонность, эта постоянная, одновременно и раздражающая, и привлекающая неугомонность торговца, ушла в прошлое, дорогая Лекса. Того, как исчезают мертвые, почти достаточно, чтобы поверить, что они уходят в какое-то другое место. Бродя из комнаты в комнату по нашему бессмысленно огромному дому, я напоминаю себе девочку в сказочном дворце Чудовища, которое никогда не показывается ей на глаза. Эта тишина в час, когда он обычно подъезжал к дому… Скажи, ты к ней привыкла со временем? Я так рада, что ты познакомилась с ним тогда, на Манхэттене, в гриле отеля «Рузвельт». Это на тот случай, если я когда-нибудь забуду, что он реально существовал, или поверю, что он был идеальным святым.

Теперь, глядя с некоторой дистанции, я вижу, что он был очень похож на Монти — такой же щеголь и мужской шовинист. Сексуальная привлекательность порождает одни и те же пороки. Но Ленни не был таким злобным — он никогда не заставлял меня чувствовать себя дурой, как иногда пытался делать Монти. Для детей его смерть — лишь часть естественного природного цикла, но для меня это конец той жизни, в которой я хоть для кого-то была важна.

Позвони мне, если не любишь писать. Знаю: для большинства людей в отличие от меня это лишняя работа. Беда с этими текстовыми процессорами состоит в том, что слишком легко писать, писать и писать; а представляешь себе, что будет, когда усовершенствуют систему записи с голоса? Настанет полнейший кошмар безудержной болтовни — как во времена, когда в мире существовали только дикие племена, шаманы и устная литература. Я бы с удовольствием приехала к тебе в солнечный Таос, но если прежде от солнца у меня появлялись лишь очаровательные веснушки, то теперь я вся покрываюсь чудовищной угреватой сыпью. О, прелести закатных лет! Не постоянно ли светит солнце в Китае? Надеюсь, что нет. Я точно знаю, что в их фильмах на чайниках и комнатных перегородках никогда не видны тени.

Mucho[16] любовно, с большим опозданием,

Сьюки.

Итак, в сентябре Александра присоединилась к двум подругам в аэропорту Сан-Франциско, и они вместе, подвешенные в облаке ровного гула двигателей, совершили одиннадцатичасовой перелет в японский аэропорт Нарита. Двигаясь в том же направлении, в каком вертится Земля, они прибыли туда якобы всего три с половиной часа спустя. Внутренние часы у них полностью разбалансировались; их подняли после нескольких часов безуспешных стараний заснуть в транзитном отеле и препроводили на пекинский рейс компании «Эр Чайна». После супермодернового японского аэропорта китайский показался голым сараем: пол был покрыт покоробленным линолеумом, и по залу эхом разносился хриплый громкий смех носильщиков в мешковатой одежде. Китай, как поняли три измученные женщины, был веселым местом, где прошлое разговаривало, используя настоящее глагольное время, и гостям, повинующимся всем правилам, ничто не грозило.

Присутствие Сьюки очень способствовало хорошему самочувствию Александры. Последний раз она видела ее, самую молодую и неунывающую из их маленькой ведьмовской компании, еще до наступления нового тысячелетия, когда президентом был Билл Клинтон, жалко извивавшийся в тисках скандала с Левински. Той их последней зимой Джим Фарландер неохотно согласился поехать на Карибы; рейс, билеты на который были куплены по выгодной акции, на обратном пути делал остановку в аэропорту Кеннеди, и Александра предложила задержаться на два дня, чтобы походить по музеям, зайти не только в «Метрополитен», Музей современного искусства и музей Гуггенхайма, но и в музей Купера-Хьюитта, где хранится фантастическая коллекция американской керамики. А чтобы подкрепить свой душевный порыв, она набрала номер в Коннектикуте — он по-прежнему действовал! — и пригласила старинную подругу еще по Иствику поужинать вместе на Манхэттене. Им с Джимом не удалось зарезервировать столик в «21», где ели знаменитости, поэтому встреча с Митчеллами произошла в гриль-баре отеля «Рузвельт».

Поначалу Ленни казался немного озабоченным и нервным, но после второго аперитива наружу стал выходить хвастун, такой же вульгарный, как его двубортный костюм из харрисовского твида[17]. Когда уже за ужином приступили ко второй бутылке вина, по мере того как Джим становился все более и более молчаливым, Ленни разоткровенничался, словно только что успешно всучил им что там он продавал. Он все чаще ухмылялся и подмигивал, рассказывая, какая Сьюки милая дурочка и как она скармливает свои любовные романчики разочарованным тупым дамочкам. Ленни Митчелл принадлежал к тому типу рыжеволосых мужчин с ровными зубами, маленькими ушами и голубыми глазами, которые с детства считают себя — вероятно, стараниями своих ослепленных любовью матерей — неотразимыми. Когда приближался кульминационный момент рассказа, он трогал Александру за локоть, а к моменту подачи десерта и кофе по-ирландски его рука, небрежно соскользнувшая под стол, добралась до ее бедра и осталась лежать на нем, как увесистая салфетка. Что больше всего не нравилось Александре в Ленни Митчелле, так это то, что Сьюки в его присутствии вела себя тихо, как мышка, даже трусливо, начинала чуточку заикаться и напоминать обидчивый скучный «синий чулок». Ее морковно-рыжие волосы, которые она иногда отращивала, как хиппи, были коротко острижены и тронуты сединой; она пожевывала

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату