добром направлении. Чтобы совершить зло, надо обходить его против часовой стрелки.
— Все это чистый формализм, — отмахнулась Сьюки. — Мне кажется, что раньше мы все это делали естественно. Ведьмовство было просто определенным этапом жизни, как менопауза.
— Это происходило до менопаузы, — вставила Джейн. — Как раз накануне, перед тем как мы сдались. О, эта прекрасная sang de menstrues[44]! Кто бы мог подумать, что мы когда-нибудь будем тос-с-сковать по ней?.. Нынешние мои спазмы куда хуже!
— Тебе нужно расслабиться. Нам всем не помешает расслабиться, — сказала Александра своим ласково-успокаивающим, материнским голосом. И подруги не стали перечить, когда она трижды обвела их по часовой стрелке вокруг магического круга. Ночь на дворе была достаточно темной, чтобы окна превратились в зеркала, отражающие их бледные дрожащие тела. Неверный свет шел снизу, от разноцветных широких приплюснутых свечей, расставленных на полу в пяти точках невидимой магической фигуры. Опасаясь, как бы не испустить газы, Александра наклонилась, отодвинула в сторону швабру с пластмассовой ручкой и вошла в открывшийся круг. Сьюки последовала за ней, потом Джейн. Три тени бесшумно кружили по низкому потолку, наплывая друг на друга, увеличиваясь и умножаясь в идущем от пяти неверных источников свете. Подруги стали вплотную друг к другу, чтобы — если какое-нибудь пучеглазое призрачное существо будет взирать на них через окно — казаться единой плотью.
Джейн непристойно грубым сиплым голосом прервала тишину:
— Что эта допотопная хлебная доска делает здесь, в середине?
— Это алтарь, — объяснила Александра с приличествующей тайне нарочитой мягкостью. — Я нашла ее в кухне, под мойкой, среди чайных подносов.
— А бронзовый таз откуда? — спросила Сьюки, стараясь звучать в той же уважительной тональности.
— Медный, — поправила ее Александра. — Он с блошиного рынка в Олд-Вике. А маленький колокольчик с другого базарчика — это чей-то обеденный колокольчик из тех времен, когда в Ньюпорте у всех были горничные и дворецкие. А эти кубки, — она передала каждой по кубку, — я купила прямо на Док- стрит. Иствик на удивление хорошо оснащен для нашего Цеха.
— Цеха, — повторила Сьюки. — Сто лет не слышала этого слова. — Она повертела в изящной руке кубок, бывший легче птички. — Он же из оловянной фольги, — догадалась она, не сильно удивившись.
— Держи его ровно, — попросила Александра. — Я наливаю.
Протянув руку и почувствовав при этом запах собственной подмышки, Александра достала с наружной части круга тяжелую стеклянную бутыль кьянти «Карло Росси».
— Ну и пойло, — сказала Джейн, тем не менее подставляя свой кубок, чтобы наложить кьянти на мартини и «Маргариту». В трепещущем тусклом свете красное вино казалось черным. Три заброшенные души подняли свои фальшивые кубки из хлипкого позолоченного картона с засохшими капельками краски, изображающими драгоценные камни, и сдвинули их в воздухе.
— За нас, — сказала Александра.
— За нас.
— Да. За нас-с-с!
Сьюки смахнула винный след с тонких волосков на верхней губе и пристально осмотрела загадочные композиции из подушек на ковре. Ее голос прозвучал покровительственно, но сочувственно:
— Лекса, голубушка, ты столько потрудилась, чтобы соединить нас с Богиней.
— Соединить? Она что, обзавелась сотовым телефоном? — сострила Джейн. Ее богохульство раздражало подруг и определенно являлось признаком ее нездоровья.
— Абонент находится вне зоны действия Сети, — произнесла Сьюки автоматическим голосом электронного автоответчика. Никто не засмеялся.
Торжественно-черные окна — с теплосберегающими рамами фирмы «Андерсен», на кривошипах, работавших как часы, когда были новыми, но со временем скопившими грязь и ржавчину и ставших норовистыми и тугими, — молчаливо осуждали их за подобную легкомысленную болтовню. В безмолвной скорби они взирали на колдовские тени сомкнутого круга вдов с квадратными плечами.
— А колода карт зачем? — спросила Сьюки. Ее голос, самый беспечный и молодой среди голосов трех подруг, в ожидании тех сил, кои должны были вот-вот оказать себя, становился натянуто-звонким. — Мы собираемся сыграть в «дурака»?
И снова никто не засмеялся в ответ. Вселенная содержит огромные объемы пустоты, но эти колоссальные пустоты между звездами являются громоздкими дверьми, которые можно открыть и впустить неожиданные ветры и бормотание лениво пробуждающихся неземных сил.
— Это карты таро, — объяснила Александра. — Я купила их в городе. Давайте сядем. — Ее голос звучал теперь ровно, ласково, но при этом твердо. — Всем удобно на подушках? Для ног места достаточно?
По правде сказать, сначала было непросто устроиться на площади, не превышающей площадь кровати, без того чтобы твои руки или ноги не мешали другим, а также — поскольку колени приходилось либо сгибать, либо разводить, — не выставив напоказ мохнатые и пахучие сокровенные части тела, названия которых на протяжении многих христианских веков было запрещено даже произносить вслух.
Александра подняла маленький серебряный колокольчик, звенящий осколок канувшей в Лету классовой системы, и легко встряхнула его, словно желала позвать прислугу. Призывный перелив кругами, все шире и шире, стал расходиться за пределы магического круга.
— Посмотрим, помним ли мы еще имена тех, кто составляет Ее свиту, — тихо сказала Александра и начала медленно перечислять: — Аураи, Ханлии, Тамсии, Тилинос, Асамас, Зианор, Ауонейл.
Джейн подхватила со страстью страдалицы, доведенной терзаниями до святотатства:
— Цабаот, Мес-с-сия, Эмануель, Элчим, Эйбор, Йод, Хи, By, Хи! Потрясающе: я все еще помню!
— Это было так давно, — сказала Сьюки и, запинаясь, продолжила: — Астачот, Адонаи, Агла — эти трое начинаются с «а», потом Он, Эль, Тетрагамматон, Шема, Аристон, Анафаксетон… Лекса, этого Ей вполне достаточно для свиты.
Молчание. Черные окна. Маленькие трепещущие свечные фитильки, протапливающие себе ямки в цветных восковых барабанчиках и источающие тошнотворный аромат, который перебивает любой другой запах, какой бы ни исходил из нечестивых промежностей распутниц, от гнезд некогда густых и упруго- курчавых, а ныне ставших жидкими и седыми волос, этих лобковых часов, которые десятилетие за десятилетием, невидимые под бельем, тикают, отсчитывая время.
— Богиня, ты здесь? — высоким голосом воззвала в тишине Александра. Она снова позвонила в колокольчик и после небольшой паузы спросила двух остальных: — Вы чувствуете вибрацию?
— Честно говоря, нет, — призналась Сьюки.
Джейн, все еще лелея надежду ради себя самой, рискнула ответить:
— Я не уверена.
— Мы не должны Ее торопить, — вежливо, словно бы извиняясь, произнесла Александра и снова позвонила в колокольчик, потом еще.
— Я определенно что-то чувствую. Ее! — горячо воскликнула Джейн. — У меня появилось отчетливое теплое ощущение, что все будет в порядке. Я в Ее руках!
— Хорошо, — нараспев сказала Александра, успокаивая ее, — хорошо. — Она закрыла глаза, чтобы лучше настроиться на прием. Это напоминало радио: одна станция, работающая на близких волнах с двумя другими, с которых слабо наплывает музыка, какая-то мелодия, прорывающаяся сквозь помехи статического электричества. — Внутри каждой из нас, — речитативом модулировала Александра, — существуют препятствия и запреты, которые связывают нас и тянут вниз, мешают нам быть свободными. Богиня, развяжи эти путы.
Молчание. Внизу, на парковке, по гравию зашуршали шины автомобиля. Чьего? Какого-нибудь призрака из былых времен?
— Ну и что теперь? — резко спросила Сьюки. — Сколько нам еще ждать? И чего?
Почему Сьюки является источником разлада? Или сомнений? Александра догадалась, что она ревнует к Богине. Она все еще хочет сама быть богиней.
— Заткнись, — сказала Джейн, обращаясь к Сьюки. — Пусть Она говорит.
— Наши обручальные кольца, — произнесла Александра внушенные ей слова. — Она считает, что мы
