Ясновидец:

нюхательным табаком, кости, колоды карт, потом повернулась к Баптисте и попросила его принести шкатулку с лечебными кристаллами — после духовного мира Сведенборга и азартных игр это было ее самым большим увлечением.

Небесная речь, продолжила она, звучно высморкавшись в рукав, передается только через восхитительные формы небесных колец! Знаете ли вы, что речь ангелов соответствует каждому из языков, на которых сейчас говорят в мире? Как и ваша речь, господин Барфусс, хотя вы всего-навсего уродливый немецкий карлик, а я — шведская графиня… потому что мысли — это воистину Лингва Франка… Слова ангелов, говорил великий Сведенборг, проникают сначала в ваше сознание и формируют в нем высокие и едва ли понятные идеи; и только потом они съеживаются до карликовых масштабов привычного для людей языка. Ангельский язык весьма звучен, слова так же понятны, как и те, что мы говорим с помощью губ и языка, только произношение намного лучше. Они распространяются не по воздуху, и слышат их не ушами — они проникают сразу в специальный орган в мозгу!

Графиня улыбнулась, показав все три уцелевших зуба. От нее пахло старой пудрой, потом и нечистым дыханием. Она никогда не мылась. В северных странах вообще не моются. С другой стороны, и на том свете тоже не моются. Запах, утверждала графиня, в мире духов часто является причиной больших затруднений. Особенно неприятно пахнут демоны — сами они не чувствуют своего запаха.

Она взяла с перины карты — не меченые, предназначенные для облапошивания ее приятельниц- аристократок, а нераспечатанную испанскую колоду.

Окажите мне только последнюю услугу, мой уродливый дружок, спасите меня сегодня вечером. Советник юстиции Конрад очень хочет поиграть в покер, а я в глубокой финансовой пропасти. Кто будет платить Баптисте? Если бы не я, мавр умер бы с голоду. И кто приютит такое страшилище, как вы? Завтра же духи вас вознаградят…

Графиня Тавастешерна, пообещавшая ему помощь духов в поисках Генриетты, была шведского происхождения. Но она жила в Дании, в Копенгагене, куда приехала много лет назад, скрываясь от кредиторов. Он и сам не знал, как он к ней попал. Дорога скитаний привела его в Копенгаген, и каким-то образом попался он на глаза графине, чей интерес к сверхъестественному вполне мог соперничать со снедающим ее червем азарта, и она заинтересовалась его способностями.

И не только она.

Несколько месяцев тому назад он очутился в Лондоне. Как — он не мог сказать. Кажется, прошло уже несколько недель с тех пор, как он совершал какие-то сознательные поступки. Он стоял голый на демонстрационном столе в знаменитом клубе Атенеум, окруженный любопытными господами. Джентльмен из тератологического общества указывал на его уродства перешептывающейся публике.

— …эти нарушения возникают еще во внутриутробном периоде. Причин мы пока не знаем — сифилис, тесная матка…

Он разворачивал плакат за плакатом — изображения различных уродств: альбиносы, краниопаги, микроцефалы.

— Господа, обратите внимание на расщепление лицевого черепа… это колоссальная волчья пасть выдает умственную отсталость. Наш уродец к тому же еще и глухонемой. На спине — типичный горб. Недавно я имел честь присутствовать на вскрытии в больнице Святого Джорджа, и в аналогичном горбу мы нашли зубы, волосы, хрящ и даже маленький сильно недоразвитый мозг… То, что мы видим перед собой, — это аутозит со всеми свойствами паразита. В некоторых случаях еще в утробе формируется истинный, полностью развитый паразит, еще одна голова, даже все тело… совершенно не исключено, что в этом горбу уже есть зачатки паразита, и при более благоприятных обстоятельств он мог бы развиться в сиамского близнеца…

Ничего этого он не слышал — он же был глух, и это радовало его. Но зато он вдруг услышал чью-то мысль: неполноценен, но с расовой точки зрения — интересен! Его порядком тошнило, и он, отыскав глазами автора этой мысли, попробовал передать тому чувство тошноты. Лицо господина в цилиндре сначало побледнело, потом позеленело, и Эркюль мысленно засмеялся, когда тот помчался к выходу, чтобы вырвать.

Вот так я и жил последний год, подумал он, в мечтах о потерянной любви, во сне без пробуждения. В бесцельных скитаниях, где реальность не больше, чем скверно намалеванный театральный задник на горизонте.

Той же зимой, но позже, в Копенгагене, он и встретил помешанную на Сведенборге графиню. Если ей верить, Сведенборг был пророком некоей новой церкви. В Лондоне он выдавал себя за Спасителя, пришедшего, чтобы дать иудеям себя распять, раздевался в общественных местах, устраивая какие-то странные омовения ног, и в более всего походившем на белую горячку припадке более суток подряд разговаривал с мертвыми. К тому же он умел читать мысли.

Графиня, понятно, предпочитала новомодное слово «телепатия» и в качестве примера рассказывала, как однажды Сведенборгу привиделся большой пожар в Стокгольме — и впоследствии выяснилось, что и в самом деле горело, но Сведенборг ведь находился в пятистах километрах от пожара! Потом следовала знаменитая история с мадам Мартевиль, чью старую расписку он нашел, побеседовав с ее покойным мужем, и как Сведенборг пил кофе с братом королевы Ульрики Элеоноры, хотя тот к этому времени был уже четверть века как мертв.

Когда графиня в юности встречала Сведенборга в Стокгольме, он в основном беседовал с духами и, будучи в трансе, совершал прогулки по загробному миру. Как-то раз, зайдя к нему, она услышала, как он оживленно беседует с кем-то по-латыни. Потом послышался смех и троекратный тост. Графиня ждала. Наконец, дверь открылась, и Сведенборг, глубоко кланяясь и пожимая руку, проводил невидимого гостя в прихожую.

— Кто это был? — спросила графиня.

— Вергилий, — якобы ответил Сведенборг, — чертовски приятный мужчина. Мы беседовали о древностях Рима.

Постепенно, как она утверждала, она переняла способности своего учителя. Если ей верить, она общалась со всеми историческими знаменитостями. Она была знакома с казненным государственным советником и врачом Струензее, и отдавала должное его стараниям ввести в Дании просвещение. Она обсуждала процессуальные вопросы с Макиавелли, военное искусство с римским фельдмаршалом Крассом, а с мало что соображающим Генрихом XIII — убийство его коронованной супруги. С покойным папой Клементом X она состояла в давней переписке, Жанна д'Арк была ей как сестра, а святая Бригитта частенько звала на пирожки. Но ближе всех, понятно, она была со Сведенборгом — с ним она вела доверительные беседы чуть не ежедневно.

Сведенборгу любила она повторять, удалось объединить монадологию Лейбница с хилозоистским учением о живых молекулах и проницательной догадкой, что некоторые люди уже в земной своей жизни тесно связаны с небесной.

Связь эта осуществляется через особые существа, Аморес, воздействующие непосредственно на человеческую душу. Чтобы не нарушать баланса и не отступать от изначально щедрого намерения одарить человека свободной волей, Господь создал и Гениев, или злых духов, находящихся в живой связи с подсознанием. Эти духи проникают в мысли и чувства человека, поясняла графиня, они становятся как бы его вторым «Я». У каждого человека есть пара ангелов-хранителей, но и пара демонов, делающих все, чтобы заманить его в пучину греха.

Духи обитают в своих мирах, причем миры эти могут быть благостными или, наоборот, демоническими, в зависимости от поведения их обитателей в земной жизни. Графиня объяснила, что в загробном мире люди выглядят точно так же, как выглядели на земле, чуточку, может, попрозрачнее и анемичнее. Они так же встречаются со знакомыми и родственниками, занимаются теми же делами, что и на земле, у них есть нации, различное вероисповедание, и живут они в таких же городах.

Например, англичане после смерти попадают в два Лондона. В одном из них, примерно там, где биржа, находится губернатор загробного Лондона и его чиновники. На западе, в Уоппинге, живут те, кто при жизни особо не грешил, но и добра не делал — так, серединка на половинку. На востоке — лучшие из лучших, а на юге, в районе Айлингтона, — интеллектуальная элита. Зато в районе Мурфилда собраны самые