приведи Господь, чтобы она пригодилась. Но в уме и опыте Венцелю Марцелу нельзя было отказать. Он смотрел дальше других людей. Но если бюргеры прознают про эту яму, ему будет тяжело держать перед ними ответ.
— Вот проклятые помощники! — вдруг разгневался Ешко. — Смотри, побросали у ямы лопаты и отправились набивать свои брюха. А лопаты у меня из хорошего железа. Еще от отца достались. А если кто их украдет? Пусть только вернутся. Я им пущу кровь из носу.
— У нас в городе нет воров. Или я ошибаюсь? — Гудо выжидательно посмотрел на могильщика.
Тот попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой и вымученной.
— Где им у нас взяться? Может, только пришлые. А так все люди у нас честные и трудом своим зарабатывают на жизнь.
— А в городе за последние десять дней кого-либо хоронили? — задал неожиданный вопрос палач.
— Да. Двух старух. Их могилы вон там, возле часовни.
Гудо отошел на несколько шагов и указал рукой на прямоугольный кусок земли, грунт которой просел на две ладони.
— А здесь чья могила?
Могильщик нахмурился. Но тут же овладел собой и с показным весельем ответил:
— Это не могила. А может, какая-то очень старая могила. Кладбище старинное. Грунт часто проседает.
— А мне кажется, этой землей недавно что-то засыпали. Что? Или кого?
Ешко отбросил недоеденное яблоко и, поигрывая ножом, ответил:
— Да не могли здесь ничего засыпать. Я бы знал. А если это мои помощники без меня тут копались… Я с них спрошу, когда они вернутся.
— Я хочу посмотреть, что в этой земле, — медленно произнес Гудо и еще раз указал рукой на участок.
— Без священника нельзя. А вдруг там и впрямь могила. Нельзя беспокоить покойников, — начал сердиться могильщик. — Это великий грех.
— Ничего. Еще один грех мне не в тягость. Копай, — строго велел палач.
— Побойся Бога. В своем ли ты уме?
Гудо не выдержал и указал на нож.
— Откуда он у тебя? Необычный нож, очень приметный. Такой на рынке не купишь. Он для воровского дела — кошели срезать.
Ешко побледнел.
— Нашел я его, — пролепетал он. — Несколько дней назад. На улице. Возле площади. Потерял, наверное, кто-то.
— Я знаю одного человека, который ни за что не расстался бы с этим ножом. Копай, — с угрозой произнес Гудо и стал приближаться к могильщику.
Ешко не выдержал. Он издал злобный крик и, подняв руку с ножом, бросился на приближающегося к нему палача. Гудо успел отступить. Нож прошел у самого его лица. Могильщик тут же развернулся и попытался нанести удар снизу. Но палач перехватил его руку с ножом и попытался выкрутить ее. Однако Ешко обладал достаточной силой, чтобы не позволить ему сделать это. Противники схватили друг друга за горло свободной рукой. Их лица покраснели, вены на шее вздулись.
Пошатываясь, они приблизились к яме и какое-то время топтались у ее края. Еще миг — и оба в крепкой хватке рухнули вниз.
И все же Бог был на стороне Гудо. Могильщик упал на спину и хрипло застонал. Боль на мгновение пронзила его тело, и палач, воспользовавшись секундной слабостью Ешко, вывернул ему руку и направил нож в бок противника. Могильщик вскрикнул и обмяк.
Гудо резко дернул кисть противника и вырвал нож. Затем, сразу же встав на ноги и тяжело дыша, он спросил:
— Этим ножом ты убил Патрика?
Ешко сквозь стон промолвил:
— Я никого не убивал.
Гудо в гневе поднял над собой могильщика и выбросил его из ямы. Затем схватил лопату и выбрался сам.
— Раскапывай, — едва сдерживая себя, приказал палач и протянул лопату стоящему на коленях могильщику.
Тот отрицательно замотал головой. Но тут же сильный удар в лицо опрокинул его на землю.
— Вставай. Копай. Или я разорву тебя на куски.
Ешко посмотрел на страшное лицо палача и, схватив лопату, пополз к осевшей земле. Так, стоя на коленях, он и начал отбрасывать землю.
— Копай быстрее, — грозно сказал Гудо и занес над могильщиком руку с ножом.
Тот застонал и, пересиливая боль, быстрее заработал своим орудием. Но с каждым движением лопаты его силы убавлялись. Он рухнул лицом вниз, едва ли выкопав половину.
Палач схватил его за одежду и выбросил из могилы. Он сам взялся за лопату и стал выгребать мягкую землю. Наконец он почувствовал, что лопата уткнулось в тело. Гудо встал на колени и стал дальше руками освобождать мертвеца от земляного укрытия.
Патрик лежал на боку. Его горло было глубоко перерезано, а глаза так и остались открытыми. Палач прислонил его голову к своей груди и тихо застонал. Одна огромная слеза скатилась по его щеке, обжигая так, что Гудо не выдержал и громко крикнул:
— Господь, ты вырвал кусок из моего сердца!
Потом он встрепенулся и, осторожно положив тело на землю, побежал за отползающим могильщиком. Тот испуганно повернулся к палачу и пробормотал:
— Что тебе до него? Он вор. Вор всегда останется вором.
— Ты не палач. Я палач. И казнил бы его, как требует закон.
— В нашем ремесле свой закон. Он правильный и честный. Это ремесло не позволено предавать. Его казнь справедлива.
— Ты сказал, что в этом городе нет воров. Сейчас ты признал себя вором и убийцей. В ремесле палача тоже есть свои законы. Вот этот закон.
С этими словами Гудо глубоко всадил нож в шею могильщика. Затем он с силой рванул. Из чудовищной раны фонтаном брызнула кровь. Тело Ешко несколько раз дернулось и мешком рухнуло на землю.
Когда пришли могильщики, они увидели сидящего на земле палача, который что-то тихо бормотал. Возле него лежала лопата.
— А, пришли… — Господин в синих одеждах поднялся с земли. — А Ешко где? Ладно. Копайте яму. Будут хоронить девочку. Смерть распростерла свои черные крылья над городом.
В тот вечер Гудо зашел в харчевню и купил большой кувшин вина. До полуночи он сидел на холме возле своего дома и пил вино маленькими глотками. Он и сам не помнил, как зашел в дом и свалился у кровати, разбудив своих девочек. Те в страхе прижались друг другу и до утра не сомкнули глаз, вслушиваясь в пьяные возгласы хозяина дома.
Палач проснулся, когда солнце было высоко в небе, и, не притронувшись к еде, приготовленной Аделой, долго сидел у стола, не проронив ни единого слова. Потом он поднялся и, пошатываясь, вышел из дома. До самого вечера палач бродил вдоль канала, вырытого под начальством Патрика, и вспоминал прошедшие месяцы. Было странно и удивительно. Вот канал. А человека, приложившего столько труда и усилий, уже нет.
К вечеру, сам того не желая, Гудо оказался возле лесопильни. Здесь его окликнул бюргермейстер:
— А, вот ты где. Ты стал плохо относиться к своим обязанностям.
Гудо ничего не ответил. И прочесть на его лице ничего было нельзя. Синий капюшон, как и прежде,
