Алонсо на свиную ножку – сам он живет в Сан-Транкилино, в Пинар-дель-Рио. Репертуар концерта травести составлял сам, по вдохновению, причем кульминацией представления должна была стать песенка, которую публика ждет с особым нетерпением – все геи сходят от нее с ума, ибо там собственное имя певца заменяет местоимение «оно». Потому что настоящее его имечко – Порфирио Эсменехильдо Барранко. Надеюсь, читатель поймет, что человек с таким именем вряд ли может претендовать на статус «звезды», о каком бы созвездии ни шла речь. Песня называется «Голубка-Пантера», это и есть его артистический псевдоним. Сидя на полу перед высокохудожественным плоскогрудым пугалом – ваты для накладных грудей ему раздобыть не удалось и он использует для этой цели скомканную «Гранму», – среди сотни других зрителей вне себя от кайфа пребывают Арголья, Лака и Арете – члены комитета по отбору картин на международный фестиваль старого латиноамериканского кино. Я специально убрала все заглавные буквы, так как прошел слух, будто в большом количестве они обладают канцерогенными свойствами. Здесь же Красная Ведьма (безумная помесь Красной Шапочки, Серого Волка и ведьмы из Белоснежки; раньше она была критиком и оппортунисткой, подрабатывала тем, что соблазняла призывников и доносила на них) и ее супруга (кто может помешать безумной ведьме жениться?), Леонарда да Винчи, которая с гордостью носит свое прозвище и всегда готова, если вдруг ее муж не получит премию, какую угодно премию – «Коралл», «Подсолнух», «Серп и молот», – поддержать его покачнувшуюся репутацию. Среди приглашенных с особым удовлетворением следует отметить,
Голубка-Пантера заканчивает выступление под гром аплодисментов и в языках пламени – пачка на нем загорелась от свеч, зажженных в честь святых, а больше из-за короткого замыкания. Пламя удается погасить, вылив на артиста несколько кувшинов воды. Пока суть да дело, включают свет, жители близлежащих домов вздыхают с облегчением, а Голубка-Пантера, чьи концерты расписаны по часам, – завтра он выступает во французском представительстве, а еще через день – в литераторском ресторане Эдди и Рея – опрометью убегает со сцены, чтобы поскорее смыть жуткий грим, из-за которого лицо его приобрело сходство с мексиканской маской. Через минуту Мими Иойо, постановщик немецких народных танцев, а также колдун и антрополог по совместительству, включает кассетник и ставит рэп, на звуки которого сбегается вывернутая дурачиной наружу шпана со всего района.
Кука Мартинес сидит на балконе, покачиваясь в кресле, алюминиевые прутья которого переплетены с пластмассовыми трубочками от капельниц, и не сводит глаз с ночного неба, ожидая появления очередного самолета. Уж если кубинское небо прекрасно днем, то представьте, каково оно ночью, – дышащее неуказанной свежестью, украшенное ликом полной, распутной и недосягаемой луны, чьи воображаемые сережки увековечил Висентико Вальдес в одном из своих болеро: «Сережки луны я прячу у себя, чтобы сделать тебе ожерелье…» Ночь нельзя назвать темной, хотя небо над головой черное, как антрацит. Благодаря ярким огонькам светляков и сиянию невозмутимой Селены, ночь вблизи приобретает голубоватый оттенок и остается беспросветно темной вдали. Кука Мартинес протирает свои слезящиеся глаза: там, наверху, оседлав луну, безрассудный Угрюмый Скунс, в карнавальном костюме кролика, перечитывает гранки французского перевода «Цвета лета». Пустынные, безлюдные улицы, движение на которых замерло, а фонари не горят, похожи па полномасштабный макет лабиринта. Понятное дело – район безжизненный, транспорт не ходит, да к тому же часто и непредсказуемо отключают электричество. Кроны деревьев скрывают от взгляда маленький лабиринт Колумба – нет, не первооткрывателя, а покровителя Уснувших Вечным Сном, – вписанного в большой лабиринт, где обитаем мы, живые. Едва различимы купола надгробий, похожие на маленькие заброшенные дворцы н современные мавзолеи, посвященные геройски павшим. С искаженным лицом старуха глядит на кладбище, которое отказывается посещать из принципа. Кишки у нее скручены адской болью, в пустом желудке растет язва. Позабыв обо всем на цвете, старуха погружается в воспоминания о блюде, которое готовила в былые времена, – вот бы сейчас отведать, пальчики оближешь, а рецепт какой простой, Боже правый, и нужно-то всего два фунта говяжьего фарша, полфунта мелконарубленной свинины, четверть фунта тертого сыра «патаграс», две ложки мелко-мелко покрошенного лука, зубчик чеснока, четверть чайной ложки перца, три четверти чашки толченых сухарей, четверть чашки молока, два яйца, четверть чашки муки, треть чашки растительного масла. Сначала на основе томат-пасты готовится соус с луком, солью, белым сахаром, сухим вином, лавровым листом и перцем. Свалянные фрикадельки посыпьте мукой, после чего жарьте на масле, пока они не приобретут золотистый цвет, потом поджарьте нарезанный лук, добавьте соус. Смешайте все в кастрюльке, накройте крышкой и готовьте на медленном сне двадцать пять минут. Настоящий деликатес. Чувства ваши в смятении, вкусовые сосочки ликуют.
– Эй, бабуля, проснись…
Кудреватый Активист держит перед Карукитой поднос с чем-то зловонным.
– Не хочешь попробовать, я тут стянул порцию фрикаделек?
Кука просит, чтобы ей дали тарелку. Тарелки нет, даже картонной. Кудреватый Активист предлагает старухе просто подставить ладонь – .чего тут церемониться, все мы одна семья. Впрочем, Куку сейчас уговорить легко. Она откусывает кусочек – недурно, правда, немного жестковатые, недожаренные, но все лучше, чем ничего, и надо же какое совпадение: не успела она припомнить рецепт фрикаделек, как ей тут же подносят фрикадельки, словно они с неба упали. Мечу и Пучу танцуют рэп с набитыми ртами, Факс сосет пальцы и пытается увлечь оживленной беседой Даму с Собачкой, которая сидит неестественно прямо, словно проглотила аршин. Фотокопировщица лопает так, что за ушами трещит и прислушивается ко всем разговорам, чтобы потом было что порассказать соседям. Фрикадельки исчезают в мгновение ока. Какого-то гостя озаряет идея спросить у Кудреватого Активиста, который пьет ром с известью за неимением сухого молока (и подумать только, что в начале этого века «Нестле» выбрала именно наш остров, чтобы построить
