Кроник также рассказал об одном интересном случае:
«С новым пополнением пришел в эскадрон тихий, неказистый крестьянский парнишка. Забитый, испуганный, он был самым плохим бойцом я эскадроне. Ничего у него не получалось, даже собственного коня он побаивался, а конь, завидев своего седока, скалил зубы и не подпускал бойца к себе. Комэск знал всех бойцов эскадрона, в особенности слабых. Как-то, имея в виду незадачливого молодого красноармейца, комэск сказал: „Его, старшина, надо по-суворовски учить“.
«Как это „по-суворовски“?» — думал я, не совсем себе представляя, как можно вообще научить этого парня, который весь словно состоял из каких-то страхов и опасений…
Комэск пояснил: «Суворов говорил: боится солдат ночью вдвоем в караул идти — пошли его одного! Надо человека наедине с собственным страхом оставить, тогда он страх преодолеет». И добавил: «Метод суровый, но так личность воспитывается».
Вскоре я увидел, что командир завел с этим пареньком разговор. Жуков редко делал то, что, как он считал, должны были делать младшие командиры. Он постоянно бывал в кругу бойцов, знал все, что происходит в эскадроне, но действовал чаще всего через своих помощников. Заметив комэска рядом с бойцом, я подошел поближе и услышал спокойный голос командира: «Коня не бойся. Боевой конь — твой первый друг. Без коня никакой ты не боец… Что надо сделать, чтобы конь тебя любил? Относиться к нему с доверием, а не со страхом. И с лаской — конь ласку любит. Дай ему хлеба, иногда сахарку…».
Легко сказать — сахарку! На каждого бойца в день выдавалось по два или три маленьких кусочка сахару… Где он этот сахар возьмет? Да и с хлебом в те времена не густо было…
А комэск, будто прочитав мои мысли, отвел меня в сторону и негромко сказал: «Старшина, скажи каптеру, пусть даст этому бойцу немного сахара». Достал я сахар… И еще раза два видел я, как о чем-то разговаривал комэск с этим красноармейцем — так, вроде бы невзначай, подойдет, несколько слов скажет, а парнишка после этого даже как будто выше ростом становился, плечи распрямлял… Вот тебе, думал я, и суровая суворовская школа! И не так уж много времени прошло — парня словно подменили: хороший стал боец, ловкий, старательный».
Здесь мы найдем многие черты мифа: добрый волшебник Жуков делает из гадкого утенка прекрасного лебедя. Однако некоторые реалистические детали, вроде лишней порции сахара, что выдавали бойцу для коня, говорят: так могло быть. Наверное, в начале своей военной карьеры Георгий Константинович действительно находил человечный подход к своим подчиненным, являлся заботливым воспитателем. И старшина Коник свидетельствует, что Жуков тогда «люто ненавидел любое проявление пренебрежительного отношения к младшим чинам. Издевательств над людьми не терпел и был чрезвычайно суров с теми, кто был в этом повинен. Во многом благодаря комэску, в эскадроне сложились прекрасные отношения товарищества между бойцами и командирами. И это способствовало укреплению разумной дисциплины и исполнительности. У нас был дружный эскадрон, хотя комэск был строг».
В июле 1923 года Жуков стал командиром 39-го кавполка (комиссарил в полку его давний друг Янин). Осенью того же года за успешные действия на окружных учениях в районе Орши его полк и дивизия в целом удостоились еще одной похвалы Тухачевского — «за форсированный марш-бросок и за стремительную атаку», инициатором которой стал Жуков. После учений вернулись в Минск. Там получилось так, что отведенные 39-му кавполку казармы оказались заняты частями 4-й стрелковой дивизии, не успевшей еще передислоцироваться в Слуцк. Пришлось временно разместиться на частных квартирах. А тут начались дожди, но конюшен не было. 7-я Самарская дивизия могла остаться без лошадей. Пришлось, подобно героям романа Николая Островского «Как закалялась сталь», день и ночь не покладая рук трудиться над возведением конюшен, ремонтом казарм и складов. «Собрали коммунистов, — рассказывал Жуков, — а затем и весь полк, разъяснили создавшееся положение. Вспоминая те далекие и нелегкие годы, хочется отметить, что люди были готовы на любое самопожертвование, на любые лишения во имя лучшего будущего. Конечно, были и отдельные нытики, но их сразу же ставила на место красноармейская общественность. Какая это большая сила — здоровый армейский коллектив! Там, где действует энергичный общественный актив, там всегда будет настоящая коллективная дружба. А в ней залог творческого энтузиазма и успехов в боевой готовности части.
В конце ноября, когда уже выпал снег, нам удалось перебраться в казармы, а лошадей разместить в конюшнях. Конечно, предстояло провести еще большую работу по благоустройству, но главное уже было сделано».
Давно замечено, что необходимость в героизме возникает как следствие предшествующего разгильдяйства. Что, спрашивается, мешало заранее позаботиться о конюшнях и казармах, если гражданская война уже кончилась, а армия не только не увеличивалась, но стремительно сокращалась — с 5,5 миллиона человек в 1920 году до 562 тысяч человек в 1924 году. Похоже, Жуков, как и миллионы рабочих и крестьян, тогда искренне верил, что светлое будущее не за горами, а претерпевший лишения до конца найдет спасение в земном коммунистическом рае.
Став командиром полка, будущий маршал усиленно занялся образованием. В «Воспоминаниях и размышлениях» об этом сказано так: «…Тогда, в 26 лет командуя кавалерийским полком, что я имел в своем жизненном багаже? В старой царской армии окончил унтер-офицерскую учебную команду, в Красной Армии — кавалерийские курсы красных командиров. Вот и все. Правда, после окончания гражданской войны усиленно изучал уставы, наставления и всевозможную военную литературу, особенно книги по вопросам тактики».
Увереннее всего Жуков ощущал себя в сфере боевой подготовки: «В практических делах я тогда чувствовал себя сильнее, чем в вопросах теории, так как получил неплохую подготовку еще во время первой мировой войны. Хорошо знал методику боевой подготовки и увлекался ею. В области же теории понимал, что отстаю от тех требований, которые сама жизнь предъявляет мне как командиру полка. Размышляя, пришел к выводу: не теряя времени, надо упорно учиться. Ну а как же полк, которому надо уделять двенадцать часов в сутки, чтобы везде и всюду успеть? Выход был один: прибавить к общему рабочему распорядку дня еще три-четыре часа на самостоятельную учебу, а что касается сна, отдыха — ничего, отдохнем тогда, когда наберемся знаний».
Вскоре, однако, молодому командиру полка представилась возможность более, основательно познакомиться с военной наукой. В конце июля 1924 года его вызвал командир дивизии Г.Д. Гай. Спросил, что делает для совершенствования своих военных, знаний. Жуков позднее вспоминал: «Я ответил, что много читаю и занимаюсь разбором операций первой мировой войны. Много материалов готовил к занятиям, которые проводил с командным составом полка.
— Это все хорошо и похвально, — сказал Г.Д. Гай, — но этого сейчас мало. Военное дело не стоит на месте. Нашим военачальникам в изучении военных проблем нужна более капитальная учеба. Я думаю, вам следует поехать осенью в Высшую кавалерийскую школу в Ленинград. Это весьма полезно для вашей будущей деятельности.
Я поблагодарил и сказал, что постараюсь приложить все усилия, чтобы оправдать доверие.
Возвратившись в полк, не теряя времени, сел за учебники, уставы и наставления и начал готовиться
