особо люблю, но был бы помоложе — в леса б ушел не задумываясь
Попыхивающий козьей ножкой с крепчайшим самосадом, один из дедов, поудобнее расположив культю правой ноги, с задумчивым видом продолжил:
— Да и ведут оне себя, как нелюди какие-то. Давеча внучку Агафьи снасильничали, и по дворам прошлись ироды. Так что Шустов сын зря германцу первей всех сапоги лобызать кинулся.
Чуть скособочась и сплюнув на дорожную пыль, дед насмешливо проблеял:
— Стааароста! Да я б ему и быкам хвосты крутить не доверил.
— Эх Петрович и не говори. Да щенок этот никого не слухаеть. Меня вчерась не глядя на седины материл, прибил бы щегла. А ему хоть ссы в глаза. Хорошо хоть моя Марфа до этого не дожила.
Устремивший изборожденное морщинами лицо в строну закатного солнца, бывший фельдфебель лейб-гвардии гренадерского его величества Анператора Всероссийского Николая свет Александровича полка, а теперь просто любимец соседской детворы, дед Макар, устало прикрыл матово блеснувшие катарактой глаза.
— Чую, Макар, добром все это не кончится. Так что надо подумать, куда своих, в случае чего, ховать. Лето-то сухое в ентом годе выдалось. Так что по болотам даленько уйти можно. Век не найдут.
— Дурак ты што ль Петрович? Считай зима на носу, а ты своих с места срывать решаисьси. Да и куды идтить-то? А хозяйство всё? Голодранцами в болоте сидеть?
— Нишкни! Лучше в болоте, чем как Митроха с Ориной и с внучатами закончить. Твои ведь тоже помогали пепелище то разбирать. Хочь сказать, что их лихоманка прибрала? Так я тебе скажу дураку этакому, какая это лихоманка. — Поперхнувшийся от охватившей его злости, Петрович отвел в сторону правую руку с самокруткой и глухо закашлялся в левый кулак. — И носит та лихоманка подбитые крупными гвоздями ботинки, да с подковами железными. Тебе слепошарому может конечно и все равно. А я в егерях, не просто так грязь месил. Были там немцы, хоть и повытоптано все, но пару следов я нашел. На вон пощупай, знакома хреновина?
Вытерев левую руку со следами крови о находящийся подле кусок тряпки, судя по пятнам уже не раз использующийся по назначению, Петрович в полголоса пробурчал: — Да и чахотка эта клятая, тож от германца подарок. — После чего пошурудив в кармане все же вложил в мозолистую руку Макара смятый маленький кусочек свинца: — Знакома фигулина?
Чувствительные пальцы Макара внимательно ощупали внешне совсем непривлекательный объект, еще недавно имевший совсем другую форму и радовавший масляным медным блеском оболочки. Буквально через пару секунд рука деда дрогнула и на изборожденном морщинами лице появилась гримаса узнавания, больше похожая на маску. Ладонь с покоящейся на ней искореженной пулей, да-да именно пулей, до боли, до хруста старческих суставов сжалась. И в такт прокатившимся по лицу Макара мыслям, заставившим заледенеть устремленные к катящемуся по небосклону солнцу глаза, прозвучал звенящий стальными нотами ненависти голос собеседника:
— Понял, какие у нас тут 'мародеры из остатков разбитой Красной армии' ходят?
Презрительно сплюнув, Петрович продолжил: — Нет, следы кирзачей и гильзы от мосинки там тоже были. Так что, как минимум пять иродов, страха божьего не боящихся, вместе с офицериком гансовским там было.
— Прав ты, уходить надо и своих уводить. Только вот куда? На ум только Лисий остров приходит, по этой суши может и дойдем, разведать бы. Сам знаешь, до него и не каждой зимой дойти можно было.
Тихий шелест оглаживаемой, практически белой от седины, бороды замечательно оттенил задумчивое бурчание Петровича, поудобнее перекладывающего свободной рукой прислоненный к завалинке костыль:
— Да я б сам сходил, да сам знаешь, какой из меня ходок… Внучат я посылал…
Паузу, родившуюся после этих слов, попахивающую чем-то странным и необычным, нарушил закономерный вопрос Макара:
— Телись давай, чего затих. Али не прошли?
Вскинувшийся от таких слов Петрович, полез на стенку:
— Сам телись Макарушка, гренадерская твоя душа, мои-то и не дошли, да я их сам с младых ногтей гонял, как сидоровых коз. Это не твои обалдуи… — К середине тирады экспрессия речи уменьшилась и концовка была произнесена чуть ли не шепотом. Грустно опустив плечи, старый егерь, сторожко плюнул через левое плечо и перекрестившись продолжил. — Чертовщина какая-то творится, Макар. Видели мои отроки остров и путь к нему издали вроде нормальный, а вот подойти не получилось. Кругами ходили, как несмышленыши какие-то! — С ожесточением и с досадой хлопнув ладонью по культе правой ноги, Петрович продолжил. — И это мои-то!
— А что Кабаниха говорит?
— Что говорит… Сам знаешь, что она мне сказать может, уж полста лет прошло, так все равно простить не может, что я не ее, а мою Олесю выбрал. Стерва старая.
— Да, сосед, девка была — огонь. Если б не ведьма — от сватов отбою бы не было. Да и ты тогда ведь струхнул? Она ж ведь за тобой считай, что только не бегала?
— Оборони Господь от такой жоны. — Прочесав пятерней волосы, Петрович неохотно добавил. — Да и струхнул… Не без того… Не ходил я к ней — внучка младшего Сергуню отправил.
От этого признания весёлая улыбка сама собой расцвела на лице деда Макара.
— Ой, Петрович! Ну орёл! В штыковую на германские кулеметы ийтить ему было не боязно… Ну да ладно — чего сказала-то?
— Да говорит — леший дюже злой. Сейчас в лес лучше не соваться, а если уж нужда великая так попробовать дело миром решить. — И уже изменившимся тоном, явно цитируя переданные внучком слова, добавил.- 'Ничо — пусть поклонится, с него не убудет'
…
18.08.1941 г. Поляна возле источника.
Странные голубые водоросли мерно мерцали в кристально прозрачной толще воды небольшого озера скрывающего покрытые непонятными извилистыми линиями мегалиты источника. Легкий ветерок подергивал легкой рябью поверхность водоема и обдувал с удобством разместившегося на расстеленном плаще дроу, с любопытством вглядывающегося в воду с низкого порожка резко обрывающегося берега. Любопытство Ссешеса касалось не только этих странных светящихся водорослей, но и общего состояния озерка. Несмотря на свою красоту и прозрачность оно было полностью безжизненно, ни одного малька или головастика не резвилось в его глубинах, ни одно насекомое не рисковало приблизится к его водам. Даже листья, падающие с растущих деревьев, казалось, опасаются падать на эту безусловно прозрачную, но какую-то неживую поверхность.
Совсем недавно на месте этого озера была топь, страшная коварная топь, поглотившая, скорее всего, не один десяток жизней. Но, после запуска источника, исходящие от мегалитов волны магии сотворили с бывшим болотом что-то не понятное. Взять хотя бы эти непонятные водоросли, не то что бы Ссешесу хотелось заняться натуралистикой и углубляться в процесс жизнедеятельности этих странных растений, не похожих ни на одно из ему известных. Просто сам факт существования жизни даже в этих водах напоенных магией до такого уровня, что опущенную в них руку слегка покалывало от роста напряженности магического поля, представлял собой загадку.
Одной из случайно обнаруженных особенностей этой странной прозрачной до синевы воды, было ее слабое лечебное действие достаточное для затягивания мелких царапин и излечения синяков. Впрочем, моментально исчезающее после двух-трёх часов переноски в поясной фляге. Также стоит упомянуть мощное слабительное действие данной водички, обнаруженное опытным путем на мучавшемся от жажды Олеге.
Еще одна особенность, как раз и используемая в данный момент Ссешесом, заключалась в легкой и самое главное не напрягающей возможности заряжать накопители. Делов-то — полежать на бережку и понаслаждаться природой. А вот тоненькая леска, тщательно примотанная к маленькой, воткнутой в берег рогульке, она тут просто так, может рыбу человек, тьфу — дроу, ловит. То, что на другом конце лески
