коридоров и начал по ниткам расползаться. Так что если бы не сбитые Сергеичем из жердей и остатков брезента грубые аналоги тачек, земельные работы пришлось бы прекратить.
А к полудню — когда все уже от усталости ноги еле передвигали, у дроу был уже наготове котелок с каким-то подозрительным декоктом. После чего вместо обеда начался второй сеанс марлезонского балета. На многочисленные комментарии из разряда — 'Может все же пообедаем? Ссешес только ухмылялся и предлагал выпить приготовленного зелья. И действительно, после пары глотков чувство голода у всех пропало, а в теле стала ощущаться какая-то подозрительная легкость.
19.08.1941 Поздний-поздний вечер, лагерь партизанского отряда, Пуща, Белоруссия
— Сейчас, сейчас, потерпи! Вот уж непоседа, прости Господи… — старшина роется в мешке, а рядом нетерпеливо подпрыгивает и хлопает крыльями Глау. Привычная уже сцена, означающая, что Большой Мам непозволительно долго ищет вечерний патрон. Но сегодня у нее на одного зрителя больше. Тощий чумазый парнишка смотрит на дракончика во все глаза, забыв даже о чае, куда старшина щедрой рукой плеснул сгущенки.
Цепкие коготки на пальчиках, покрытых мельчайшими полированными чешуйками, вцепились мертвой хваткой в вожделенную 'конфетку'. Издав легкий стрекот, больше приличествующий какому-то воробью, дракоша закатил глаза и самым кончиком длинного раздвоенного языка принялся с урчанием облизывать пулю, держа патрон, как заядлый алкоголик бутылку.
Умильное выражение лица старшины после начала облизывания немного изменилось, и он уже в который раз высказал свое отношение к происходящему. Фраза уже настолько часто повторялась Сергеичем, что все в лагере знали ее наизусть.
— Ну ведь гадость же?
Именно так и именно с вопросительным выражением. После этой фразы Большой Мам обычно отводит глаза в сторону и старается не подглядывать за творимым дракончиками священнодействием, а то ему уже пару раз случалось ронять слюну при чистке пулемета. Тогда он сам себя испугал до чертиков, а присутствующего при всем при этом Юру рассмешил до икоты. Тот так и ходил потом полдня, громко икая и ухмыляясь при каждом кинутом на Сергеича взгляде, когда тот его не видел. Вслух ржать он побаивался — слишком уж размер кулака старшины, сунутого ему под нос, внушал уважение. Хорошо хоть, в последнее время самочки распробовали рыбу и почти все время пропадали в водоемах, находящихся в радиусе получаса полёта. Поэтому вечернюю 'конфетку' сперва получал Глау, а уж потом за угощением прилетали две любительницы подводной охоты. Так что воздействие на Сергеича получалось дозированным, и при виде латунной пряжки ремня он животом урчать не начинал. Хотя если сказать по секрету — деревянная ложка, которой теперь за едой орудует старшина, была выстругана за вечер, как раз после того случая, когда он чуть не сломал себе зуб, задумавшись и попытавшись откусить кусок от трофейной немецкой. Чему, наверно, в немалой степени способствовали голодные взгляды чешуйчатой троицы на сей девайс, который Мам почему-то и сам не ест, и им не дает — только облизывает. А это есть несправедливость и дискриминация всего чешуйчатого племени.
Не обращая внимания на слова Сергеича, Глау как всегда действовал в лучших традициях крылатого выражения — 'А Васька слушает, да ест!. Тщательно измусоленный патрон подвергся первому и как всегда стремительному нападению, которым дракончик перекусил 'шею' у своей вкусной добычи. Резко отдернув голову и пристально вглядываясь в крепко зажатую в лапах 'конфетку' со следами глубокого укуса, чешуйчатый 'убивец' убедился в отсутствии трепыхания и уже с чистой совестью откусил верхушку пули.
— Ох! — Казалось, что глаза паренька стать больше уже не могут, но после исчезнувшего в чешуйчатом проглоте хорошего чусочка свинца и латунной оболочки пули они расширились еще больше.
— Чегось удивляешся? Они и не такое могут. — Отечески ухмыльнувшись, Сергеич потрепал вихрастую голову парнишки. — Да ты пей, чаёк-то, он вкусный. Ничего, сейчас еще Женя с Ниной прилетят, тоже по патрону схрумкают, они сейчас рыбачествуют. К слову, может, и на уху чего принесут — но вряд ли, ужо горазды сами все съесть.
— А погладить можно?
Тихий, ломкий голос, внезапно раздавшийся от паренька, чуть было не заставил старшину вздрогнуть. Но сдержавшись, все тем же, ни на октаву не изменившимся тоном Сергеич ответил:
— Отож! — И уже с добрым прищуром добавил. — Только патрон не отбирай, а то потом полночи жалиться будет и пищать под ухом. — Притворно вздохнув, Старшина продолжил. — Хорошо хоть, у нас запас давленных и мятых патронов есть. Привыкли, значит, проглоты к сладкому. Вот — балую.
К чести Глау и двух его подружек, несмотря на пристальное внимание окружающих, они так и не разбаловались. И вообще — вели себя с окружающими с позиции самодостаточного дворового кота: 'Покормил? Погладил? Я потерпел, а теперь кыш отсюда, спать мешаешь! Единственное исключение составлял Большой Мам и те индивидуумы, к которым он нормально относится. Причем часто троица улавливала даже подсознательное отношение. Из-за этого пару дырок в портах некоторые, не будем разглашать их имена, уже получили. Кусали, как говорится, не злобиво, но с выдумкой. Из следов только что синяк — ни капли крови. А ведь у троицы зубки фору ножницам по металлу дадут.
Так что Глау не отвлекаясь от дожевывания уже порядком изувеченной гильзы в ответ на робкие прикосновения пальчишечьей ладони развернул крылья и с довольным урчанием подставил поудобнее покрытую костистыми наростами спинку. Чешите мол…
Легкие, практически невесомые прикосновения худых пальцев к блестящей мелкой чешуе, треугольным выступам хребтины и тончайшей, бархатной на ощупь перепонке крыла. Неловко повернувшись к дракону, паренек поухватистей прижал лежащие на коленях ножны с очень знакомой старшине рукоятью, выглядывающей из них. Да и сами ножны, выполненные из тисненной кожи со странным, ломанным рисунком больше напоминающим искаженную, абстрактную паутину Сергеич узнал бы даже на ощупь и безлунной ночью. Уж слишком часто эти самые ножны и их содержимое попадались ему на глаза.
— А это правда настоящий дракон?
…
19.08.1941 Ночь, Пуща, Белоруссия. Ссешес Риллинтар.
Ломкая сухая скорлупа кокона буквально рассыпается под нажимом пальцев, оставляя в ладони только пыль и частички коры.
— Раньше сказать не мог? Все же вдвоем что-нибуть бы и придумали.
— Да как-то… — Виноватое выражение лица у Духа Чащи получалось не особенно хорошо. Видимо из-за недостатка практики. Хотя и было за что. Да что там было, был бы он человеком — убил бы. Хорошо хоть существо ответственное и мальчишеством в отношении заметания следов не страдает. Накосячил, но признался сам и ни на кого вину перекладывать не стал. Ладно, послушаем, что расскажет, тем более что он еще не закончил объясняться. — Подарок хотел сделать…
Подарок! Ошшшшш!!! Держите меня срочно кто-нибудь! Подарок! Да за такие подарочки нужно руки отрывать и кожу живьем снимать узкими ленточками… Меееедленно… Вместо диверсионного подразделения лесных эльфов в десять голов, для которого уже готово практически все, вплодь до доспехов и оружия, получить стопку трупов. Великолепный подарочек!
Еще раз оглядываю стоящие на полянке рядком коконы, покрытые ржаво рыжими чешуйками коры, больше похожей на сосновую. Все точно так же как и было несколько дней назад, только цвет коконов немного изменился и по их поверхности начали змеиться серые трещины. Вдобавок состояние жильцов претерпело незначительные на первый взгляд изменения… Свет! Свет их всех побери! Ну и что теперь делать и кто в этом виноват?
Нервно шагаю по поляне и пытаюсь перестроить кирпичики своих планов. Стройное строение — стратегический монолит, еще недавно возвышающийся в моем разуме, подверглось чуть ли не атомной
