духу.
Вопросы были примитивны: кто, зачем и где? И хотя они были просты, но вызвали приступ дурноты у моего нового друга из ближнего зарубежья. Он заныл от ужаса и бессилия. Его щетинистое лицо покрылось потом. Белки закатились под веки, словно от наркотической передозировки. Неприятное зрелище — пришлось нанести отрезвляющий удар в челюсть.
— Кто ты? — повторил вопрос.
— Беннат я.
Я догадался, что это имя, но меня интересовало не оно. О чем я и сказал, подтвердив слова новым ударом. Строптивец наконец понял, что нужно говорить правду и ничего, кроме нее. И что же я узнал? Практически ничего: Беннат и Юннус (в багажнике) выполняли просьбу земляка Местана-оглы, который якобы попросил следить за квартирой в этом панельном доме.
— За кем следить? — уточнил.
— За должны-ы-ком, да, — хныкал кровью южанин, — Местан-оглы так сказал.
— Долги надо отдавать, — назидательно проговорил, интересуясь, где мне найти того оглы, кому я что-то должен. — И обшарил карманы, чтобы наткнуться на две фотографии именно с моей привлекательной жиголовской физиономией. — Верным идем путем, товарищ. — И повторил вопрос о местонахождении того оглы, кому я что-то должен.
— Нэ знаю я, — заныл Беннат. — Меня убу-у-ут.
— Выбирай: они потом, — сказал я, — или я сейчас.
— Нэ знаю я…
Я умею быть терпеливым, если того требуют обстоятельства, но когда моим доверием злоупотребляют… Накинув самодельную петлю из шланга на чужое горло, я с помощью отвертки принялся накручивать резину — удобное орудие для несговорчивых. И с каждым оборотом чесночный запах смерти усиливался.
— Ды-ы-ы, — вывалившийся язык был похож на галстучный стилячий хвостик.
Я даже посмеялся: Беннат, у тебя язык, как галстучный хвостик; в следующий раз его чик-чик, отрежу. Шутка плохо воспринималась — новый друг цеплялся за жизнь, как ухнувший в ущелье альпинист за спасительный трос.
— Итак, где мы найдем Местана, — повторил вопрос, — оглы?
— На Ры-ы-ыжком, — хрипел южанин, — на рынке. Там блызко.
— Так ночь же, — удивлялся я. — Покупатели все спят.
Подозреваю, что конвульсирующее под моей рукой тело окончательно потеряло веру в человека. Я вернул эту веру — ослабив резиновый капкан на горле. И пока счастливчик приходил в себя, я решил навестить квартиру, где резвилась молодежь, забывшая о времени, и тишине.
Мое появление было некстати. Я был зол: праздник мог превратиться в поминки, если бы моя рука не ошиблась при наборе телефонного номера. Почувствовав мое состояние, Катька заныла, мол, скука в Луговой, дождь и день рождения у Васи… Друзья толкались на лестничной клетке. Я поинтересовался: кто из них умеет водить машину? Вперед выступил акселерат Степа, технически многосторонний такой юноша. Давя вулканические прыщики на щеках, он согласился совершить ночное романтическое ралли в Подмосковье.
За четверть часа все вопросы, связанные с бензином, степиной бабушкой, теплыми вещами и проч., были решены и я с огромным облегчением наблюдал за удаляющими габаритными огнями своего драндулета.
Пора было возвращаться к своим делам. Что я и сделал, прыгая через лужи, изображающим из себя ночные карельские озерца.
Меня не ждали: человек, лежащий кулем на заднем сидении «Вольво», увидев меня, расстроился до крайности и засучил ногами. Сев за руль, я вырвал кляп из хищнической пасти, мол, говорите, если хотите.
И что услышал? То, что услышал, меня уморило. А уморило следующее: я отпускаю «брата» Бенната на все четыре стороны, а он в мои зубы десять тысяч долларов, кровно заработанные на продаже петрушки и кинзы.
— Сколько-сколько? — спросил я, выезжая на ночной проспект, похожий на реку под метеоритными потоками.
— Двадцать, брат.
— Мало будет.
— Тридцать пять, — ныл лавочник за спиной. — Болше нету, клянусь мамой.
— Надо подумать, — за стеклами трассирующими очередями мелькали рекламные огни. — Мало опять будет, однако, — продолжал я играть в ночной аукцион.
Странные времена и странные люди, в них живущие. Многие считают, что можно купить все и всех. И покупают. Правда, прежде закладывают свою бессмертную душу в ломбард, в окошке которого маслянится от счастья сатана. И в результате мы имеем то, что имеем: период полураспада, гниение идей, кровавую сукровицу из веры и надежды, сперматозоидную слизь вместо любви.
Железнодорожный вокзальчик напоминал аккуратненький прибалтийский замок. Освещенная новая автомобильная эстакада нависала над ним, подобно электрической дуге. Рынок темнел — я был прав: покупатели дрыхли, равно как и продавцы. Напротив торжища сияла от света прожекторов и дождя церковь. Было такое впечатление, что в этой глубокой полуночи происходит некое противостояние сил — сил света и тьмы.
Я притормозил машину у церковной ограды. На заднем сидении корчился человек без лица, напоминая пещерного червяча из моего детского бреда.
— Ну приехали, — сказал я. — Куда теперь?
— Сто тысяч, брат! И машы-ы-ыну!
— Не брат я тебе, — вспомнил слова одного из современных киношных героев.
Под чужое проклятье и вой машина закружила по проточным улочкам, омывающим рынок, как остров. Скоро я обнаружил то, что искал: это была современная коробка магазина, слепленная из цветного пластика и стекла. По уверениям Бенната, там по ночам трудился Местан-оглы в качестве директора. Охраняют его трое: секьюрити в зале и двое в служебных помещениях. Вооружение: пистолет, нунчаки и дубинки. Вход служебный из торгового зала, есть ещё «черный» — через него завозят продукты. Мой спутник был словоохотлив: он хотел ещё пожить на благо своей прикаспийско-нефтяной родины. Увы, я должен был его огорчить — и огорчить серьезно. Меня оправдывает то, что во-первых, на войне как на войне, во-вторых, подарил недругу легкую смерть: тык отверткой в ушную раковину — и переход из одного состояния в другое практически неприметен и бескровен. Потом: я ничего не обещал. Как правило, держу слово. А нет слова — есть труп.
…Я люблю ночные магазинчики: давки нет и продавщицы любезны, как шлюшки на Тверской.
Магазинчик самообслуживания с диковинным названием «Нешомэ» освещался, точно праздничная карусель. У стеклянной двери дежурил охранник, похожий выражением ожиревшего лица на одного из чмокающих младореформаторов. Из кобуры секьюрити прорастал рифленой рукояткой ТТ. За двумя кассовыми аппаратами трудились прелестницы, готовые обслужить любого покупателя, ещё две брюнеточки на кривоватых ножках фланировали по торговому залу.
Я медленно прошел вдоль стеллажей, заставленных бутылочными снарядами. Принялся выбирать продукцию завода «Кристалл». По законам психологии: обостренное внимание к моей персоне должно постепенно угаснуть. Что и происходит: через несколько минут секьюрити вкусно зевает, кассирши и продавщицы полощут некого любвеобильного Магомета, обзаведшегося гаремом. Я беглой тенью скольжу в дверь служебного помещения. Перемещаюсь по коридору, пропахшему мылом, мукой, маслом и проч. В небольшой подсобной комнатке дежурят двое — играют в нарды. Один из них мне знаком — знаком свежими шрамами на лице: стальная проволока тем и хороша, что оставляет приметные следы. Следовательно, я на верном пути и обладаю неограниченным моральным правом карать тех, кто покушался на мою жизнь.
И я заканчиваю национальную игру: стрела, пущенная из дартса, впивается в глазное яблоко тому, кто рискнул посетить чужой дом без приглашения. Стрела верно заершилась в глазнице и тем не менее организм ещё функционирует: рука передвигает шашки, правда, уже неверно их перемещая.
