— Пока нет.
— Будут, — уверенно проговорил менхантер и уточнил: — Если не отстрелят народнохозяйственный комплекс.
Мы посмеялись и подняли новый тост за наш боевой и половой потенциал. Я признался, что хотел ударно трудиться на рынке порока в качестве «жиголо». Уяснив в чем суть профессии, Александр захохотал в голос от радости, что познакомился с таким оригинальным индивидуумом.
— То есть трахать баб, — смеялся, — и ещё бабки получать?
— Вроде того.
— А что? У нас все работы в почете.
— Там своя, так сказать, специфика.
— Специфика понятна: действуешь, как горняк в забое с отбойным молотком. Тра-та-та-та — за д`обычью счастья!
Я согласился, но уточнил, что события складываются так, что перспективный горняк в моем лице действительно может потерять свой отбойный молоток. И без частностей излагаю проблему, возникшую передо мной проблему тайны гибели любимых моих людей и скандальной журналистки.
— Ясно, что дело темное, — мрачнеет лицом Александр Стахов. — Вот в каком кишмишном говне ковыряемся, брат. — И предлагает. — Если надо, помогу делом.
— Лучше словом, — смеюсь я.
Узнав, кто именно нужен для решения моих местных проблем, менхантер неожиданно рукоплещет:
— Вилли, давай, чисто, конкретно!
На эстраду с кабацким прискоком вымахивает потертый гражданин с хитроватым лицом одессита, которого не проведешь на мякине. Его черные волосы в бриллиантине, усы топорщатся в стороны, пестрая бабочка на вые летит, театральный костюмчик переливается фиолетовыми искорками, голос с характерным акцентом эмигранта:
— Дорогие друзья! Я рад через двадцать лет возвернуться на родину — в Россию! Все изменилось, но не изменились мы — мы вечные! Мы счастливые! Мы — это мы!.. — И захрипела фонограмма веселенькой песенки об эмигранте в городе Нью-Йорке: «Небоскребы-небоскребы, а я маленький такой! То мне страшно, то мне грустно, то теряю свой покой!».
Я понял, что надо расслабиться и получать удовольствие. Учись у старшего товарища, сержант. Думаю, у «охотника на людей» дистанция между состоянием покоя и взрывом бешеной энергии минимальна. Кажется, он полностью поглощен эстрадным номером любимца публики, да, думаю, это не совсем так. И не ошибаюсь. После выступления популярного шонсона мы возвращаемся к проблеме.
— Дима, это дело пахнет фекалиями, — предупреждает менхантер. — И фекалии эти принадлежат неприкасаемым. — Погрозил пальцем. — Ты понял о ком речь?
— Догадываюсь.
— Молодец, — смеется. — Умный пацан.
— И что?
— Ничего. Неприкасаемые, как и дети, это святое.
Я пожимаю плечами: иногда и любимых чадов наказывать надо ремешком, чтобы умнели с большим энтузиазмом. Мой собеседник вздыхает: есть резон в моих словах, да ждут меня не детские забавы.
— Я предупредил, — говорит Александр и на салфетки царапает адрес. Вот тут наша Шокиня трубит. Со своим любовничком — некто Волошко Ильей Станиславовичем. Ничего это Ф.И.О. не говорит?
— Ничего не говорит — мне.
— Счастливый ты, Дима, — смеется менхантер и объясняет, что данный сучий молодняк есть сын очень уважаемого человека в светском обществе, который близко завивается у тела Царя-свет-батюшки. — На дружеской ноге с Танечкой, Валечкой, Ромочкой, Боречкой и прочими абрамовичами.
— И что? — не понимаю.
— А это опасно для жизни. Как говорится, не наезжай на сына — папа убьет.
— У меня есть калошки резиновые, — говорю я.
— Калошками против Волошко, — задумывается Александр. — А почему бы и нет? И они, небожители, под Богом ходят.
Запомнив адрес на Тверской, растираю салфеточку до ничтожной ветхости и задаю вопрос о том, почему «охотник на людей» не торопится сообщить о местонахождение блудного сына страдающему отцу.
— А куда торопится, — пожимает плечами Александр. — Папа щелкнул десять кусков зелени. Их же надо отработать, брат? Вот я и работаю, наполнил рюмки водкой из графинчика. — Я Вольдемарчика за сутки сыскал. Ребята конторские, конечно, помогли. Теперь товар вылеживается. Ты, кстати, его не повреди, — попросил. — Если очень надо, по морде дай, а так… поднял рюмку. — Убогих мочить мы не будем, Дима, так, — чокнулся своей рюмкой о мою, — даже в сортире. Ну за нас!
И мы выпили на посошок. На эстраду вновь искрящимся бесом прыгнул эмигрант, неведомо зачем возвернувшийся из заграничного парадиза, и с помощью фонограммы запел песенку: «Люська, что ж ты, сука, на простынках белых ночью мне клялася в искренней любви…»
Я понял, что мне пора отдуплетиться из этого славного местечка. Что и делаю: вытаскиваю из-под столика спортивную сумку и раскланиваюсь с мужественно-сентиментальным охотником на крупного рогатого скота, обитающего в загоне кремлевского пастбища. Мы договариваемся, что в случае крайней необходимости, я его потревожу.
— Готов даже задарма гидре мозг расквасить, — сказал менхантер. — Но помни против нас… гидра. Срубил голову, тут же прорастает другая. Без заклинаний не обойтись. — Неожиданно поинтересовался с хмельным подозрением: — Крещенный?
— Крещенный.
— Тогда с Богом — в бой!
Я бы посмеялся, да чувствовал, что охотник за скальпелями глубоко прав: гидра властолюбивого блуда расползается по стране, размножаясь в геометрической прогрессии. И надо что-то делать? Что?
Шваркнув в авто спортивную сумку с «железом», сел за руль. Ночь была тепла и многообещающими дальними огнями требовала продолжения. Несмотря на стопятидесятиграммовый допинг, чувствовал себя трезво, хотя не без приятной легкости в теле. Казалось, что боль души притушилась. Теперь понятно почему наш народец так намертво глушит горькую. Повернув ключ в замке зажигания, заставляю мотор драндулета выполнять свои прямые функции.
Нетрудно догадаться, куда я направлялся. Верно, на авеню Похабель. Признаться, с пользой провел время в ресторане «Дуплет»: во-первых, послушал песенки знаменитого усатого шонсона, во-вторых, познакомился с охотником за счастьем, в-третьих, узнал от него много интересного по специфическому вопросу. Что называется, просветился по самые по лиловые гланды.
Итак, в центре нашей любимой столицы существует некая зона, куда не рекомендуется ступать добропорядочным граждан. Нет, речь не о Кремле. Речь о зоне «отечественной педерации». Тема неприятная для тех, кто не путает пестик с тычинкой. Слава богу, таких пока большинство. Однако есть меньшинство — я бы сказал, воинствующее меньшинство, кто пытается расширить свою зону влияние на патриархальное общество. Иногда кажется, что голубая полоса на государственном флаге обновленной республики появилась не случайно. То есть явление это перерастает в общенациональный позор. Первым на болезнь, естественно, реагирует наш язык, великий и могучий. Здесь и классификация «девок» по «месту работы»: «клозетная», «банная», «вокзальная», «надомница», «невозможница»; и философское озарение: «Вся эротика — возле ротика», переходящий в лозунг: «Перекуем мечи на орала». Подробно разложены по полочкам сексуальные позиции: «семьдесят один», «шестьдесят девять», «хошимин», «бабаджанянка». Основной вопрос бытия «голубых» жеманниц: «Ты будешь меня сегодня мять-топтать?». Форма сексуального бытия в координатах передового в этом вопросе Запада скрыта в туристическом маршруте: «В Роттердам через Попенгаген».
Ныне «плешка» всех столичных педерастов переместилась к памятнику героям Плевны — это в трех шагах от бывшего ЦК КПСС и нынешней администрации президента. Соседство удобное для всех — ходить никому далеко не надо: из федерации — в педерацию, и наоборот. Там высокопоставленные барыги,
