дорогу, принялся скакать на колдобинах, а мы — в нем.
— Угадай мелодию! — проклацал я.
Угадала и высказала удивление: они появляются тогда, когда им надо, а не наоборот. Но бывают исключения, утверждал я, сейчас именно тот случай. Какой такой случай? Они должны нам помочь. Кому нам? Всему человечеству, решил прекратить этот разговор. Аня покачала головой, мол, такого самонадеянного молодого человека она ещё не встречала. Конечно, не могла и предположить, что её сообщение о том, что спецслужба ищет тетрадку деда с последними его расчетами окончательно убедило меня в том, что игра идет нечистая — и очень. Если и были у меня сомнения, то теперь никаких: господин Фаст и его служба хотят использовать меня в своих неких корыстных целях, чтобы после ликвидировать…
Подозреваю, иномиряне были правы в своих домыслах относительно нашего недалекого будущего. Почему не предположить, что существует тайная группа высокопоставленных офицеров, мечтающих с помощью внеземных технологий (Новая Энергия) взять власть поначалу в нашей стране, а затем и во всем мире? Вздор?! Может быть. А если нет?
Ночное небо очистилось — звезды горели, как фонарики на открытой танцплощадке ДК. О чем я и сказал Анечке. Тогда она напомнила, что я ей обещал показать танец, где нужно как бы месить облака.
— Конечно, помесим, — сказал я, выключая мотор. — Кажется, здесь?
— Дурачок, — засмеялась моя спутница. — Они везде.
И это я почувствовал: было такое ощущение, что мы, находящиеся в железной автокоробке, перешли в некое другое измерение. Потом увидел знакомую мне куполообразную крышу, подсвеченную матовым светом. Как говорится, один раз это случай, два — закономерность.
— У нас проблемы, — мысленно проговорил я. — Мой мозг подключен к датчикам. Что делать?
Словно отвечая на этот вопрос, Анечка протянула руку к моему лбу и провела ладонью. Я внутренним зрением «увидел»: два микроскопических чипа, впаянные в полушария, пыхают, подобно сигаретам в темной комнате. Боли не чувствовал — наверное, мои мозги были крепки, как спецназовские бутсы? Однако через миг ощутил странное передвижение моего организма — должно быть, так передвигаются НЛО в Пространстве-Времени — и…
я шел по чужому городу. Город праздновал праздник, неизвестный мне: по булыжным мостовым бегали воспитанные дети и летали воздушные шарики, а где-то за углом фальшиво играл духовой оркестр.
Я остановился у ограды старого особняка. У парадного подъезда горбилась карета «скорой помощи». Мимо меня промчался странный человек — во фраке, с цилиндром на затылке, хохотал:
— Друзья мои! Этот оркестр совершил чудо! Произведение, в бессмертии которого я был убежден, он уничтожил за несколько минут. Ха-ха! Соловей берет качеством, а воробей — количеством!
Я прошел к парадному входу. От мотора машины пыхнуло теплом. Из-под можжевельника прыснули воробьи. В палате на втором этаже шлепала мокрая тряпка.
В прохладном готическом вестибюле сидели и ходили женщины. Их было много и все они были беременные. Они носили перед собой затвердевшие животы и прислушивались к будущей, притаившейся жизни: новые дети чувствовали опасность и, защищенные надежной, как им казалось, материнской плотью жили в своем уютном мире, веря в его вечность.
Я, грубый и нелепый, пробрался между временными убежищами таинственной жизни, взялся за ручку двери приемного покоя роддома и услышал:
— Без очереди нельзя, — закричали роженицы. — В порядке живой очереди!
— Позвольте, — возмутился я. — Кажется, я все-таки мужчина?
— Я всегда мечтала о мальчике, — проговорила женщина знакомым голосом и я… проснулся: в комнату входила Анна — несла поднос с кофейными чашками. — Просыпайся, соня. — Поставила поднос на столик, где лежали ноты. — Не пора ли работать, маэстро?
— А зачем? — потянулся я.
— Гений — это тот, кто знает, что он талант, но продолжает работать, назидательно проговорила любимая. — Кофе крепкий, как сургуч. — Нависла надо мной. — Нам никто не пишет писем.
— А кто нам может написать? — удивился я. — Ты же знаешь, ДИКТАТ запретил писать письма.
— А мы друг другу напишем, — нашла выход. — Я так редко дома бываю.
— Да, — согласился я. — Здесь все рождают и рожают. Ты сама-то не хочешь родить?
— Не хочу, — ответила Анна. — Роды люблю принимать, а рожать сама не буду.
— Почему?
— Тут все чужое: город, простыни, деревья, небо, собаки, листья, мысли…
— А ты знаешь, — прервал её, — я нашел работу. Буду тапером. А что? Тоже работа.
— Ублажать публику музыкой между бифштексом и стриптизом?
— Тогда мы долго ещё не будем иметь своего маленького домика с палисадником и видом на городскую ратушу, — предупреждаю. — Ты ведь мечтала о домике.
— И здесь мы не свободные, — грустно улыбнулась. — Там нам хотели вырезать мозги, а здесь режут души.
— Ничего, мы ещё потрепыхаемся, — обнимаю за плечи. — Я тебя люблю.
— Мне надо идти принимать роды.
— Роды подождут, — и целую ту, которая спасла меня от лоботомии. — На струнах чувств нужно все время играть новые мелодии, — и целую-целую-целую родное лицо. — Сегодня вечером мы идем на мою работу.
— Ты все-таки хочешь маленький домик?
— Я хочу тебя…
И мы оба начинаем плавиться в янтарном солнечном свете любви, превращаясь в плазменную подвижную массу, чтобы после взорваться в оргазме вечного счастья.
… Вечером мы отправились в ресторан, где мне предложили работу тапером. Дело в том, что старый пианист по прозвищу Гоу решил пойти на пенсию. То есть он заработал на маленький домик с палисадником и ему захотелось пожить для души. И я должен был занять его место.
В ресторане бушевала стихия праздника. По залу летали воздушные шары, пенилось шампанское и лоснились щеки.
— Великая жратва, — поморщилась моя любимая.
— Как говорится: по барабану и палочки, — примирительно проговорил я. — Люди отдыхают.
— Отдыхают? — передернула плечами.
— Сейчас будет выступать великий Гоу, — сказал я и захлопал в ладони: к роялю спешил упитанный и чуть притомленный мужчина, похожий на бюргера.
Он поклонился публике, сел за белый рояль.
Полонез! Маэстро играл шопеновский полонез, и без всяких сомнений, его руками водило по клавишам Божественное провидение. Потом раздался последний аккорд — и публика забушевала:
— Гоу-Гоу-Гоу!
Маэстро, сдержанно поклонившись, удалился за кулисы.
А между столиками шел вальяжный Хозяин ресторана. Одет был во всем белом. Более того, Хозяин был альбиносом и его алебастровые глаза таили зашифрованную опасность.
— Ну-с, друзья мои! Как наш праздник! — наступал, потом сел за столик, по-хозяйски осмотрел Анну. — Вы прелестны.
— Спасибо, — улыбнулась любимая.
— Как вам мой великий Гоу? — спросил Хозяин. — Я всегда чувствую великих. Я открываю звезды и новые миры, — похлопал меня по плечу. Догадываешься, о ком речь?
— Трудно догадаться, — неприятно хихикнул я.
— Публика любит музыку… — начал было разглагольствовать Хозяин.
Анна прервала его:
— Во время приема пищи, — и поправилась. — Во времена приема пищи.
— Что? — обиженно вскричал Хозяин. — Между прочим, музыка — это шум, который дорого стоит, — полномочным взглядом обвел свой ресторан. — За все надо платить, господа! — Указал на жующую
