влип.
Почесывая затылок, через который мне, напомню, впаяли некие функциональные чипы, покидаю благодатное местечко. Такая вот романтическая история: без меня — меня женили. Если выйду живым из этой диковинной истории, так и быть: женюсь. Аномальная невеста и аномальный жених прекрасная пара. Представляю, какие уникальные детишки могут родиться от такого самобытного семейного союза? Наверно, смогут двигать тарелки с манной кашей да летать под потолком. М-да.
Дед Матвей был прав: поселок автомобилистов лежал в полуденной неге, как теплый кокосовый остров в океане. Покой и тишина, что ещё надо для тленной жизни? Отлично зная улочки-закоулочки, я тенью прошел по ним, не тревожа даже сторожевых псов. Из кустарника понаблюдал за родным подворьем — мать стирала в цинковом корыте, в котором, как она утверждала, я, малолетка, катался со снежной горки.
Единственное, что насторожило: отсутствие сестренки Катеньки и её прыщеватого рыцаря Степы? Надеюсь, не подались они в город?
— Уехали утром, — сообщила мать, когда я предстал перед ней. — Будешь обедать? — Вытирала руки в мыле. — А зачем ружье? Что случилось-то?
— Пока ничего, — отвечал я, сдерживая ярость: можно вселенские миры перевернуть вверх тормашками, а вот сладить с одной маленькой… корявенькой… кривлякой… Ну нет слов — одни междометия. — Меня могут искать, мать, — предупредил. — Ты ничего не знаешь.
— Убил кого? — всплеснула руками.
— Еще не успел, — отмахнулся. — А Тема-сосед дома?
— Вроде, а что?
— Машину хочу взять, — ответил. — А вы бы сами к ним… на сутки.
— Зачем? — смотрела сердито. — У меня хозяйство, а Ван Ваныч в лежку, сволочь!
Я понял, что с такой бойцовской установкой мать и отчим не пропадут, более того, дадут достойный отпор супостатам, решившим посягнуть на самое святое — огород и живность. И отправился к соседу, прихватив из чулана бутылку бурячного самогона.
Тема умел паять автомобильные коробки, как керогазы. Его двор был заставлен железными остовами, моторами, колесами и проч. Увидев меня с бутылкой и ружьем, обрадовался: открываем сезон охоты, братан! Я его огорчил: увы, братан, сезон охоты открывается, но в городе, туда надо срочно мотать.
— Давай, — кивнул на битый «жигуленок». — Нормально попердывает.
В чем я скоро сам убедился. Разудало провьюжив по поселку, выкатился на скоростную трассу. Вперед, сержант! Уверен, ждет тебя последний бой! Иного не дано. Подобный узел проблем надо рубить со всей пролетарской беспощадностью. Проявлять интеллигентную любезность нет времени и сил. Игры патриотов перешли в заключительную фазу — веселая рыжая девица по имени Смерть притушила канделябры и готова пригласить на белый танец всех желающих.
Сейчас для меня главное первым найти младшенькую. Если это случится, отлуплю, как сидорову козу. Где может находиться? Где угодно. В парке? У друзей? На Москве-реке? У черта на куличках?..
Нет, все-таки женщины — это другая планета, неизведанная и непонятная. Кажется, изучили её досконально, ан нет — такую иногда закрутит завитушку своей темной души…
Их душа, подобна черной дыре антимира, затягивающей в свою смертельную орбиту неосторожный звездолет. И никаких шансов у пилотов вырваться оттуда.
Впрочем, не будем обобщать — встречаются иногда в галактиках и приятные фруктовые планеты. И одна из таких носит название — Анечка. Повторяю: если повезет и выйду живым из этой сумасбродной переделки… Стоп, сержант! Не говори «гоп», чтобы на твоей могилке радостные гробокопатели не сказали по окончанию работы «хоп». А такую перспективу нельзя исключать.
И поэтому по прибытию к родным панельным стенам проявляю крайнюю осторожность. Припарковав машину под деревьями, долго сижу в металлической душегубке, изучая обстановку. Двор не вызывает подозрений — все как обычно: дети-качели, мамы-коляски, пенсионеры-газеты, дворники-тележки. Окна нашей квартиры плотно закрыты шторами. Потом кажется… дрогнула штора! Или это глаза устали от напряжения?.. Жду. И снова легкое движение за пыльными стеклами. Так, сержант, пора принимать ответные действия. Медленно отъезжаю от дома, делаю круг по микрорайону — подозрительного ничего не замечаю. Затем остановив «жигуленок» за квартал, покидаю его. В руках несу ружье, завернутое в плащ- палатку. Должно, со стороны похож на молодого человека, готовящегося в туристический поход.
Зайдя в крайний подъезд, по лестнице поднимаюсь на последний этаж. Прикладом ружья сбиваю амбарный замок на дверце, ведущей на крышу. Небо близко — можно протянуть руку и взять кусок облака, как сладкую вату. Такую вату мы с Маминым уплетали без меры, когда сидели на детских сеансах в кинотеатре «Орленок». Эх, Венька-Венька, видел бы ты сейчас меня, бегущего по родной крыше, будто по территории, занятой врагом.
Выбиваю ногой очередную дверь. Больше куража, сержант, больше движения. В них заключена твоя победа. Тихо спускаюсь по клавишам лестницы. Знакомые запахи дома раздражают; такое впечатление, что на старом сале жарят кошек, приправленных прошлогодним луком.
Останавливаюсь на площадке между этажами. Перевожу дыхание. Вытащив патроны из патронташа, заталкиваю их за пояс для будущего удобства при скорострельной пальбе. Думаю, в засаде человека четыре-пять. Не увлекайся, сержант, одного вояку необходимо оставить в качестве информатора.
У двери прислушался — тишина. Вставив ключ в скважину, поднял правую руку с ружье на уровень груди. Левой — утопил кнопку звонка. Почувствовал, как нервный и разболтанный звонок ударил по нервам тех, кто томился в ожидание. Когда услышал неторопливые шаги и дыхание человека у двери, пытающего через «глазок» рассмотреть гостя, нажал на спусковой крючок и одновременно повернул ключ в замке.
Выстрел удачен — в глазницу: стопроцентная гарантия ухода в мир иной. Любитель подсматривать в щелочку кровавым мешком заваливается на пороге. Я перепрыгиваю через него и начинаю работать: цель на кухне — выстрел в лоб; цель в коридоре — выстрел в грудь, цель в маленькой комнате — выстрел в пах, цель в гостиной — выстрел в ногу.
Гарь пороха, предсмертные конвульсии тел, брызги брусничной крови на выцветевших пыльных обоях — подобное зрелище не для романтических натур, воспитанных на романах Ги де Мопассана, Онаре де Бальзака и Флобера. К счастью, я их не читал и поэтому был груб, как солдат на передовой Первой мировой, цапнув за грудки полудохлое тело выжившего в русской бойне, гаркнул:
— Где сестра?!
Ответ последовал немедля: на столе запел мобильный телефончик: фьюить-фьюить. Я догадался — меня. Во всей этой нашей love story ко всему человечеству случайностей нет.
— Боец-молодец, — ерничает господин Фаст. — Перестрелял моих людей, как куропаток. Ай-яя, — сокрушается. — Только я приказал не бить по вам, засмеялся, — в интересах нашего общего дела. Нехорошо расстреливать…
— Короче, гнида, — не выдерживаю я, — где сестра?
— Ждет братца. С нетерпением и тетрадкой.
— Какой тетрадкой?
— Жигунов, — обижается сотрудник ГРУ. — Таки не понял, с кем дело имеешь?
Я мог ответить на этот вопрос, да решил не спешить со своим субъективным мнением. Иногда эмоции мешают, как бейцалы плохому танцору, и лучше их держать при себе; речь о чувствах, конечно.
Меж тем, мой собеседник посчитал нужным объясниться: когда ему отрапортовали, что академик за сутки до своей гибели вдруг сел в старенький «Москвич» внучки, вместо того, чтобы ехать на работу на казенно-удобном авто, то вывод напрашивался один…
— А зачем вы его ликвидировали?
— Уверен, что мы?
— Моторы фордовские здесь только на ваших машинах, товарищ разведчик.
— А ЦРУ?
— Хер гну, — выматерился.
Денис Васильевич посмеялся, мол, верить людям надо, однако признался, что, когда академик проблему решил, то дальнейшее его участие в научно-исследовательской проекте могло только помешать. Вредный был старикан, въедливый, мечтал о межгалактических полетах на отечественных «летающих
