блюдцах», а какие полеты, коль на земле дел невпроворот.
— Новая Энергия — новый порядок?
— Это не ко мне, — проговорил господин Фаст. — Мое дело: безопасность Проекта по элементу 115.
— Плохо 115-й защищали, — позволил съязвить.
— Виноват, не знал, что ты, поганец, такой резвый, как член, — сделал многозначительную паузу, — правительства. Но все возвращается на круги своя: ты нам расчеты, мы тебе сестру.
— А где гарантии?
— Никаких гарантий, — отрезал.
— На кого же ты, сука, работаешь? — позволил грубость с хозяином положения.
— Так я тебе и сказал, любимчик баб-с, — огрызнулся тот. — Смотри, без взбрыков, а то пустим по кругу Катеньку; худоба, правда, да целочка…
— Ты, — сказал я, — труп.
— Ты больше он, чем я, — рассмеялся. — Советую: не прыгай на веточке.
Я промолчал: что такое жизни миллионов неизвестных тебе двуногих тварей по сравнению с бытием одной души, тобой любимой?
— Играй по нашим правилам, жиголо, — продолжает разглагольствовать мой враг, — и ты победишь. — И требует, чтобы я оставил оружие, взял тетрадь и вышел на улицу, где у подъезда меня будет ждать автомобиль.
Не люблю, повторю, когда говорят со мной подобным тоном, да сдерживаю себя, требуя, впрочем, чтобы из квартиры убрали трупы и… стены покрыли новыми обоями.
— Ну, сукин сын, — восхищается полковник ГРУ, — может, тебе евроремонт заказать?
— Я согласный.
— Ну нет слов, — хохочет господин Фаст. — Жаль, что ты по ту сторону фронта…
— Это вы по ту сторону… — уточняю.
— Закончили треп, — и оборвав меня, сообщает, что соседи вызвали службу 02, а с лимитными ментами лучше не связываться: пристрелят, как собаку, и никакое ООН по правам человека не докажет обратное.
В словах агента элитных спецслужб был свой резон и я поспешил вон из квартиры, задержавшись на секунду в коридоре. В маленьком тайнике вешалки хранился дартс — так, на всякий случай. И, кажется, этот случай настал.
Итак, ситуация упростилась до элементарных частиц: обмен одной жизни на жизни миллионов. Имею я права так поступать? Не знаю. Хотя, признаюсь, у меня имеется ничтожный шанс на победу, которым я и должен воспользоваться.
Держись за родной воздух, салютовец! Возможно, воздушные потоки и вынесут тебя из западни подземной геенны. И с этим пожеланием вываливаюсь из подъезда. На улице уже собрались зеваки, глядящие на окна квартир. Краем уха успел услышать: в одной из них засели террористы, взявшие в заложники семью богатенького дантиста Розенфельда. Я лишь хныкнул, прознав о том, что в панелях нашего дома проживает такой уважаемый зубодер. Миновав ротозеев, увидел тяжелый внедорожник, похожий на самоходку времен Великой Отечественной. Тонированные окна джипа отражали окружающий неимущий мир без всяких прикрас. Рядом с авто находились два культуриста с квадратными челюстями и такими же челами, из которых уже удалили серое вещество. Смотрели авитаминозные недруги на меня хмуро, будто ждали увидеть прекрасную незнакомку, а возник недоумок в рваных джинсах и майке.
— Больше солнца, господа, — сказал я им, — больше улыбок!
Увы, призыв остается без ответа. Меня толкают в салон и там обыскивают. Я хихикаю и дрыгаю ногами. Разумеется, ничего не найдено, кроме пачки ароматных презервативов, завалявшихся ещё со школьных времен, когда нас пугали страшным и ужасным AIDS.
Я оказываюсь зажатым меж двух тел; впечатление такое, что нахожусь среди тренированных, но не умеющих говорить горилл. Если они имеют отношение к службе разведки, то я запишусь в общество сознания Кришны, чтобы всегда быть радостным, искрящимся, как пузырьки Советского шампанского, и счастливым.
Настроение у меня недурственное: ситуация пока развивается так, как и должна. Господин Фаст уверен: он ведет игру. Военизированный дурак не понимает: игру делает тот, кто держит на руках джокера. Джокер у меня тетрадь академика Сироты А.А. Значит, у меня преимущество. Впрочем, оно не в том, что у меня эта тетрадь, но об этом пока рано говорить.
Помимо спасения сестренки, меня занимает вопрос: кто находится за спиной службы разведки? Не может её полковник так нагло действовать в одиночку. Уверен, есть те, кто держит власть в стране, но этой власти им мало, она утекает сквозь пальцы, как песок, и её надо удержать во что бы то ни стало. Лучший и надежный способ: общая анемия тел, из которых после можно легко вытащить души. Многое я бы отдал, чтобы узнать, кто стоит во главе угла Проекта по элементу 115? Хотя догадаться нетрудно: или кремлевские мечтатели или правительственные чиновники, имеющие реальные политические и экономические рычаги власти.
Судя по городскому ландшафту, мы мчались в центр белокаменной, что умножало мои шансы на выживание. Покружив в переулочках, вымахали на гранитную набережную Москвы-реки. За стеклом мелькнула бурая кирпичная стена, знакомая со счастливого детства, и золотые кремлевские маковки церквей с крестами, устремленными в глубину неба.
Странно, находясь в столь драматическом положении, я тем не менее не испытывал страха. Возникало впечатление, что за моей спиной пребывает ангел-хранитель по имени Даная. Она рядом — она, может быть, в образе птахи под московским воздушном сводом. Глупо звучит и красиво? Наверное. Однако чувствую защиту небес. Я люблю их и они отвечают тем же.
Потом джип перекатывает через мост и я вижу на здании, обновленном евроремонтом, рекламу гостиницы «Балчуг». Ба! Что-то до боли знакомое. Не направляемся ли мы в банк «ARGO», чтобы обменять общую тетрадь за одну у.е. на один миллион долларов? Я бы согласился. Увы, проезжаем мимо. Но через минуту тормозим у парохода-ресторана «Алексей Толстой», спущенного на воду в 1927 году, если верить циферкам на его крашенном борту. Тяжелая трехпалубная посудина напоминает утюжок, протопленный в луже.
— А я обедал, господа, — сообщаю спутникам.
— Время полдника, детка, — ухмыляется один из них, обнаруживая неожиданный интеллект мексиканского кактуса.
Я выражаю надежду на то, что, наверное, будут давать компот из свежих фруктов. Мне отвечают, что будут давать, и я вспоминаю стихию родной казармы, где о великом Петрарке слыхом не слыхали.
По деревянному трапу топаем на пароход, выкрашенный в цвет извести. Иллюминаторы и окна в кают-компании наглухо задраены. Думаю, в свое время на этой посудине ходили по Волге-матушке великие вожди страны Советов, потом плавсредство прохудилось, как идеи коммунизма, и стало на прикол напротив стен Кремля в качестве буржуазного общепита для современных нуворишей. Не здесь ли любит хлебать щи один из кремлевских мечтателей, пытающийся с помощью внеземных технологий…
Меня толкают в кают-компанию и я забываю несвоевременную мысль, как пассажир-размазня багаж в вагоне столичной подземки.
После яркого праздничного дня — сумрак помещения, обитого мореным дубом и обставленного кожаной мебелью цвета молочной пенки. За длинным столом сидит сам господин Фаст. Он бодр и весел, как весь российский народ перед Новогодними празднествами, ожидающий рождественского чуда. В углу жмутся двое — Катенька и… Степа, скованные одной цепью, то бишь наручниками. Разумеется, были перепуганы, ничего не понимая. Глянув на них убийственным взглядом, я заявил, что ходить так они будут впредь до конца дней своих.
— Во, пусть мучаются, — посмеялся сотрудник ГРУ и потребовал тетрадь.
Я вырвал её из-за пояса и швырнул с таким расчетом, чтобы она, скользя по столу, прибыла точно в чужие руки. Это удается и меня награждают похвалой:
— Молодца, — полковник пролистывает страницы. — Вижу, трезвый ты пацан, — цапает сотовый телефончик. — Но проверим, вдруг фуфель кидаешь? И проговаривает в трубку, что все о`кей — товар
