пласт, но и грузить отбитый уголь на конвейер. Вот стоит в сторонке объемистая горняцкая лопата, а в других лавах в этот момент такие лопаты в десятках рук: взмах — и несколько килограммов брошены на рештак, еще взмах, еще и еще... За смену более десяти тысяч килограммов угля перебросит каждый навалоотбойщик! Но это — в других лавах... Здесь же...
С огромной скоростью несется по овальному кругу зубчатая цепь. Штанга крушит глыбы, гулко позвякивает корпус грузчика. Потек, поплыл покорной струей уголь на конвейер. А там, поодаль, с самого начала смены ожидают груз небольшие шахтные вагончики.
— Пошло! — радостно сверкнул глазами Лысиков. — Калачев! Ставь ребят, чтобы верхнюю пачку отбивали. Да с креплением не задерживайте!
«Кажется, и действительно пошло, — со сдержанной радостью подумал Тачинский. — Посмотрим, что дальше будет».
Почти до обеда Марк Александрович находился в лаве, где испытывали комбайн. Главный инженер быстро и решительно отдавал приказания при малейших заминках: едва машина остановилась из-за опасного отставания в креплении, он вызвал из соседней лавы на помощь уставшим, потным калачевцам еще группу горняков; не успевала увеличенная бригада снимать верхнюю пачку угля за комбайном — в лаве появились проходчики. И хотя Комлев теперь часто останавливался, ожидая, когда заберут верхний слой пласта и закрепят выработки, все же работа шла споро. К обеду «накачали» более двухсот тонн угля — вдвое больше, чем давали за сутки бригады Касимова и Калачева,
— Ну, командуй, — сказал, наконец, Тачинский Лысикову и пошел на-гора. А сам уже чувствовал, что с комбайном придется изрядно повозиться: авралом, штурмом, как сегодня, дела не наладишь. И все же, придя в кабинет, связался с заместителем управляющего трестом Корниенко:
— Знаете, Василий Васильевич, я комбайн сегодня в работу пустил. Неплохо пока что получается.
— Комбайн? Пора... пора... — отозвался далекий голос Корниенко.
— Я считаю, что в наших лавах при достаточно хорошей организации труда можно пустить комбайн, — делая отчетливый упор на «я», заговорил Тачинский, но Корниенко перебил его:
— Хорошо, хорошо. Неплохое это дело, если... все там у вас складывается хорошо. С Худоревым посоветуйтесь, обмозгуйте все, напишите управляющему, можем еще машину выделить. На других-то шахтах не очень с комбайнами получается. Кстати, мне Анатолия Федоровича видеть надо, передай, пусть приезжает, а заодно и о комбайне с ним поговорим. Все у тебя?
Тачинский едва не заскрипел зубами от злости и бросил телефонную трубку.
«Вот оно как! Худореву... авторитет должен я зарабатывать?! Дудки, Анатолий свет Федорович! Каштаны из огня чужими руками и я не прочь. Хм... Худореву...»
Но о желании Корниенко видеть Худорева сообщил начальнику шахты, заранее зная, что ему, Тачинскому, эта поездка не принесет ничего хорошего. Корниенко, конечно, передаст о телефонном разговоре, сообщит и о просьбе Тачинского прислать на шахту еще несколько комбайнов, и Худорев взбеленится.
Так оно и получилось. После поездки начальник шахты зашел к Тачинскому.
— Слушай-ка, Марк Александрович, — с притворным миролюбием бросил он. — Уж не собираешься ли ты открывать в Ельном курсы комбайнеров? — морщинистые мешочки под глазами Худорева нервно подрагивали: он явно сдерживал раздражение. — Солить что ли нам эти машины? Я... просто не знаю, к чему ты это все затеял...
В этот момент Тачинский еще мог пойти на мировую, отказавшись от своих слов, высказанных Корниенко: взбрело-де в голову, сам не знаю что... Марк Александрович прекрасно знал об этом, знал, что все можно легко замять шуткой, но мысль о том, что тогда Корниенко подумает, что главный инженер ельнинской шахты просто беспомощен и легкомысленно принимает решения, заставила Тачинского сказать:
— Комбайнами вполне возможно у нас работать. Нужно лишь быть нам порасторопнее.
— По-твоему, мы не очень расторопны? — вспыхнул уязвленный Худорев, недобро блеснув глазами. — Рановато, Марк Александрович, за другими замечать стали. Очень рановато. А если чувствуете в себе этакое... богатырское, то пишите, обоснуйте свое мнение Корниенке, что вы — за комбайны. Эту, так сказать, мотивировочку подведите. Вот так,
Худорев подошел к двери, но обернулся:
— Кстати, в калошу мы с вами сядем и с тем комбайном, что в лаве. Вот увидите.
Впрочем, Тачинский, имея сведения о работе комбайна за два последующих дня, и сам начал понимать, что комбайн долго в шахте не удержится. Крепление за машиной отставало. К тому же эта, кажется, неразрешимая проблема с отбойкой верхней пачки угля: одну треть работы приходилось выполнять вручную. Комбайн добывал все меньше и меньше угля. При таком положении Тачинскому все труднее становилось выдерживать роль ярого сторонника комбайновой выемки угля. А однажды, дней через двенадцать после начала испытаний машины, Марк Александрович молчаливо согласился с приказанием Худорева: поднять комбайн на-гора.
Петр Григорьевич Комлев с этим никак не мог примириться. «Ну, нет, я добьюсь своего, — стиснул он зубы, узнав, что комбайн выдали на-гора. — Поеду к управляющему трестом, к Батурину...»
Впрочем, не только в трест ехал Петр Григорьевич. Решил заглянуть старый горняк к лучшему в тресте «Шахтинскуголь» водителю комбайна Климу Семиухо, посоветоваться, посмотреть, как тот работает, поучиться. Не беда, что Клим Семиухо вдвое моложе Петра Григорьевича: хорошему не грех поучиться и у школьника.
А еще решил Петр Григорьевич побывать у сына Геннадия в техникуме да разузнать, почему это он уже более месяца старухе-матери пару строчек не напишет.
Всего этого в один день не сделаешь. Решил Комлев отпроситься у Худорева денька на два-три.
— Жаловаться? — прищурился Худорев, подозрительно поглядывая на Комлева.
— Жаловаться! — кивнул Петр Григорьевич.
Худорев опустил взгляд и, подумав, махнул рукой:
— Ладно, езжай... Такой уж, видно, ты нетерплячий.
Приехав в Шахтинск в воскресный день, Петр Григорьевич намерен был заглянуть в первую очередь к сыну, а уже потом разыскать Клима Семиухо.
В общежитии горного техникума Геннадия не оказалось.
— Слушай-ка... как тебя... товарищ или... студент ли... — остановил Петр Григорьевич пробегавшего мимо невысокого паренька. — Комлев Геннадий или дружок его Аркадий Зыкин где, стало быть, сейчас?
— На лыжной тренировке все, за городом.
— М-да, — досадливо поморщился Петр Григорьевич и пошел разыскивать Клима Семиухо. В том, что он найдет Клима, Петр Григорьевич не сомневался: Клим — человек известный, таких людей в каждом нашем городе даже малыши знают.
Это было как-то странно: жить в одной квартире до женитьбы. Тамара, побывавшая за эти две недели уже несколько раз на квартире Жарченко, так прямо и заявила однажды:
— Ты с ума сошла, Галинка! Все кругом думают, что вы уже поженились, а вдруг Валентину что-либо не понравится, и он уйдет или ты раздумаешь? Что тогда делать будешь? Ведь людям стыдно будет на глаза показаться.
Галина смущенно махнула рукой:
— А пусть себе думают, что хотят... Не идти же ему куда-то на квартиру, когда у него и знакомых-то
