Галина обняла мать и поцеловала ее в щеку, прошептав:
— Какая ты у меня умная, мама. Мне так не хватало этих слов. Если б не ты, я не знала бы, как быть дальше. А теперь знаю: мириться надо, и я первая сделаю это... Правда, мама?
— Конечно, Галя. А излишняя гордость в любви ни к чему.
Они проговорили до глубокой полночи.
Тамара долго звонила у дверей. Из квартиры доносились веселые голоса, потом кто-то приятным голосом запел о голубых глазах, и вдруг все смолкло.
Она снова позвонила. Лицо Лили, открывшей, наконец, дверь, выражало явный испуг, но при виде Тамары оно вмиг преобразилось.
— Томочка! Томка! — бросилась на шею подруге Лиля, радостно целуя ее. — Мы тебя каждый-каждый вечер вспоминаем!.. Понимаешь, папа с мамкой исчезли на всю ночь, я собрала компанию и вдруг — звонок... Ох, я перепугалась! А это, оказывается, ты! Ну, идем, идем...
Чем-то давним, уже забытым, пахнуло на Тамару когда она вошла в просторную гостиную. Блеск от люстры, зеркал, статуэток, яркая белизна скатерти, сервировка стола и заученная изысканность, с которой моментально подлетел к ней один из незнакомых молодых людей, все это ослепило, почти ошеломило ее, и сердце радостно защемило. «Да, да... — быстро подумала она. — Это оно, мое недавнее прошлое. Как это все хорошо!»
— Прошу вас! — бойко заговорил молодой человек, приглашая ее к столу.
— Оставь, Борька! — капризно отстранила его Лиля. — Она сядет рядом со мной. Томка, иди сюда, а то этот донжуан быстро тебя споит. Он у нас мастер по этой части.
За столом кто-то недвусмысленно хихикнул, но Борька даже и глазом не повел. Небрежно извинившись, он ушел к радиоле, достал из-за пазухи странные — как потом узнала Тамара, сделанные на рентгеновской пленке — пластинки, и песня о голубых глазах, прерванная приходом Тамары, снова зазвучала в комнате.
Лиля не отпускала от себя Тамару весь вечер, несмотря на явное неодобрение Борьки. Этот молодой человек, поручив крутить свои «шикарные» пластинки товарищу, делал несколько попыток разъединить их, но всякий раз Лиля насмешливо щурила красивые глаза.
— Нет, нет, Боренька, здесь тебе не фартанет... Ты бы занялся лучше Лорочкой, видишь — она с тебя глаз не сводит.
Да, это был прежний мир Тамары: простовато-откровенный, узенький мирок скучающих от избытка жизненных благ молодых людей. Возвращение в этот мирок было для Тамары чем-то вроде встречи со старым и милым другом. Но странно, к концу вечера в душе стаяло расти неприятное чувство к этим двум десяткам довольных, раскрасневшихся от выпитого вина, щеголеватых юнцов и девушек. Может быть, неприязнь к ним чувствовалась особенно резко потому, что где-то рядом с ней незримо, но почти физически ощутимо стоял он, Аркадий. Даже смеясь вместе со всеми, она холодела, вспоминая недоуменный, неверящий взгляд Аркадия, видела, словно наяву, его все уменьшающуюся от быстрого хода машины неподвижную фигуру в лыжном костюме. Он, конечно, не простит ей этой поездки с Тачинским.
«Зачем же я тогда здесь? — подумала она, уже не слушая, что рассказывает ей Лиля. — Что нужно мне от-этих людей? Что?»
Она окинула быстрым взглядом веселые лица и как-то вдруг поняла, что они ей чужие.
— Что с тобой? — донесся до нее тревожный голос Лили. — Ты совсем не слушаешь, что я тебе говорю.
Тамара пристально посмотрела на Лилю. Да, да. Лиля не поймет, если ей рассказать то, что мучает сейчас Тамару. Когда-то они вместе от всей души смеялись над глубокими страстями, уверенные, что в жизни все надо делать шутя, мимоходом. А вот теперь...
Тамара встала.
— Мне надо ехать домой, в Ельное.
Лиля схватила ее за руку:
— Томка! Что с тобой? Никуда не поедешь!
— Нет, нет! Я должна ехать!
И лишь на улице вспомнила, что ночью едва ли удастся найти попутную машину. И все же пошла к автостанции по тихим, вымершим улицам города. Стук ее каблуков одиноко звучал в тишине, но ей не было страшно, она хотела во что бы то ни стало вырваться туда, в Ельное...
Часа через полтора она опять подошла к дому Лили и позвонила.
— Если можно, я побуду у тебя до утра, — сухо, отчужденно сказала она сонной Лиле.
— Да, да. Пожалуйста, — поспешно согласилась Лиля, пропуская ее в дверь, и тихо добавила:
— Папа с мамой уже дома, ты им ничего не говори.
И это неожиданное предупреждение особенно резко дало понять Тамаре, как они уже далеки с бывшей подругой.
Юлия Васильевна встретила их почти у самых ворот.
— Иди-ка, Ваня, быстрей, там с шахты опять звонят. Не могут дать человеку спокойно отдохнуть, — недовольно проворчала она и только после этого улыбнулась Шалину:
— Здравствуйте, Семен Платонович! Проходите, проходите, да извините меня — я сейчас в магазин наведаюсь...
Шалин был первый раз в доме Клубенцовых. «Домовитая хозяйка Юлия Васильевна, — отметил он, слушая краем уха доносившийся из соседней комнаты разговор Клубенцова по телефону. — Кто-то, помнится, сказал, что вещи человека говорят о его характере.. Здесь, пожалуй, ото всего солидностью веет. Любят Клубенцовы, однако, все прочное и изящное».
Вошел Иван Павлович.
— Опять три вагона с машинами из Шахтинска прибыли, — усмехнулся он, присаживаясь рядом с Шалиным. — Решил Худорев нас забросать техникой. Вчера почти эшелон разгрузили. Лихарев ругается, склады, говорит, все переполнил.
— От техники отказываться нельзя, — вставил Шалин. — Пусть благодарит Худорева, а не ругается. Ругать его надо было раньше, когда тот был здесь начальником шахты и от новых машин руками и ногами отбивался.
— Не прав ты, Семен Платонович, — нахмурился Клубенцов. — Не ругать, а бить Худорева надо! Ты думаешь, я не понимаю, в чем дело? Машины-то он присылает новейшие, о которых наши специалисты и понятия не имеют. Вот и получается, что пока мы их освоим, плана нам, конечно, не видать. Но и на старых машинах работать нельзя. Больше половины хоть сейчас выбрасывай!
Шалин внимательно посмотрел на Клубенцова.
— Ты думаешь, Худорев не случайно начал уделять такое внимание механизации нашей шахты?
Клубенцов молча встал, так же молча достал из шкафа свежую пачку папирос и, лишь закурив, ответил на вопрос Шалина.
— На других наговаривать я не мастер. А тут и рад бы помолчать, да не могу. Тем более, что об этом нам придется рано или поздно говорить. Если так будет, машины нас съедят, Семен Платонович.
Он так и не ответил прямо на вопрос парторга, но тот уже понял его мысль, понял и нетерпеливо перебил:
— И что же ты предлагаешь?
— Что? А это сам Худорев подсказал нам. — Клубенцов замолк, но затем резко обернулся к Шалину: —
