победит в этой кровавой бойне, будет заказывать музыку. Как на потенциальных похоронах почившего в бозе Царя-батюшки, так и на будущих президентских выборах…
Деньги, как и кадры, решают все? Не знаю. Если это так, то пропала великая страна, сгинула в ядовитых испарениях цинизма, ненависти и варварского накопления первичного капитала.
Эх, Расея-матушка, выдержишь ли ты и на сей раз осаду прожорливого, ссученного племени плешивых макак да кремлевских мальчиков с затопленными кровью соотечественников глазами?
Кто-то из великих деспотов прошлого признался: если бы народы мира только знали, какие мелкие и жалкие блядишки-людишки управляют ими. И что же в нашем настоящем? Полагаю, ничего не изменилось: рыжая, да плешивая, да кудрявая вошка процветает, мечтая о восхождении на царский престол. Случится ли это? Трудно сказать. Одна надежда, что ноготь в навозе или солидоле расплющит кровососущую гниду.
Эх, держись, родная сторонушка, дай Бог, выдюжим. Вот только бы малость перевести дух. Не спал вечность. Уснуть и видеть сны о летней и теплой Лопотухе, а после проснуться в другой стране, прекрасной и сказочной, где нет хапуг, предателей и дураков, а дороги… На разбитый, пыльный и петляющий большак выдвинулся бронированный джип «Форд»…
— А что с песиком? — вспомнил Сосо. — Хорошая собачка… ушки на макушки…
— Это ему выбирать, — сказал я.
— Предал, гад пятнистый, — молвил господин Берековский. — Дарю на долгую память.
Дог приподнял башку, словно смекнувши, что речь о нем, красавчике, нервно зевнул, выбрасывая слюнявый обмылок языка.
— А как звать-то?
— Ферри, молодые люди.
— Как-то не по-нашенски, — передернулся Мамиашвили. — Пусть будет Нодарри…
— О, Господи, — сказал я, — хрен редьки не слаще. Будет Ванечкой.
— Ор-р-ригинально, — хохотнул Сосо. — У тебя или все Ванечки, или Ёханы Палычи.
— Все, Ёхан Палыч, вперед, — оборвал товарища, передергивая затвор АКМ.
— Молодые люди, только без этих… эксцессов. Мы же договорились? переживал наш попутчик. — Я надеюсь на ваше бла-бла-благоразумие, — клацал челюстью в авто, скачущем на неизбежных, как жизнь, колдобинах.
— Будем бла-бла-благоразумны, — пообещал я и предупредил по рации нашу невидимую боевую группу. — Готовность один, ребята.
— Готовность один, — ахнул господин Берековский. — Все это ужасно-ужасно. То-то-товарищи, вы понимаете, что делаете?
— Маркович, утомил, — признался я. — Мы люди мирные, но нас лучше не не-не-нервировать.
— Прекратите, меня пере-перде-передразнивать.
— Я не пере-перде-передразниваю!
— Пере-перде-передразниваете!
— Кочки, еп' вашу мать!
— Это вашу еп' вашу мать, кочки!
То есть с шутками-прибаутками да матом-перематом мы приближались к главной кочке, где скоро и притормозили. Этот же маневр совершил «Форд», отливающийся многообещающим свинцовым светом. Я же, приготовив к возможному бою «Калаш», вел переговоры по телефончику:
— Хоп! Открываем дверцы!.. Выходим. — И нашему заложнику. — Спокойно, Маркович, куда нам торопиться? — И по телефону. — Пусть Сашенька отмахнет рукой… рукой… и начинает движение.
— Нонсенс, — нервничал наш подопечный, придерживаемый мной под локоток. — Кому расскажешь, не поверят.
— А вы молчите, Берековский, — улыбался. — Это таки в ваших интересах. Особенно о программе «S».
— А я ничего не знаю. Что я знаю? Ничего не знаю.
— Хватит того, что мы убедились — она имеет место быть.
— Отпустите меня, сукины дети, — рвался из захвата. — В конце-то концов… я уважаемый человек.
Я увидел: Александра в длинном, с чужого плеча свитере поднимает руку… неуверенно отмахивает ею.
— Начинаем движение, — говорю в мобильный и разжимаю захват. — Марк Маркович, не спешите, у меня пуля-дура.
— Сами вы… — но к совету прислушивается, осторожно ступая по пыли, аки по воде.
И они, заложники нелепых обстоятельств, медленно бредут навстречу друг другу. Все ближе и ближе к незримой черте, где ждет их свобода. Черта, которая разделяет два разных мира.
И вот они, люди, у этой черты, задерживают шаг, меняясь взглядами, как пропусками, и… все: каждый уже на своей стороне.
Набегающая Александра врезается в меня, словно не веря, что это происходит на самом деле; осунувшаяся и утомленная, пропахшая отчаянием, злостью и горьким дымом выдыхает:
— Господи, Ванечка!
— В порядке, родная? — встряхивая, заталкиваю в авто. — Сосо, вперед! В смысле, назад!
— В порядке, — сдирает с себя свитер Александра. — Лучше не бывает, швыряет тряпку его в окно. — Суки, они у меня…
— Ав! — заявляет о себе Ванечка.
— Ой, собака?
Я вижу: свинцовый болид поспешно пылит по проселочной дороге. В противоположную, к счастью, от нас сторону.
— Ав! — бухает дог, доказывая всем свой дружелюбный характер.
— Зверь! — восхищается девушка.
Ревет мотор — поле и небо плещутся за стеклами: резкий разворот — мы валимся друг на друга, милый песик продолжает бухать, а водитель материться: вах, дороги, ухабины-похабины, вашу мать!..
— Это тебе подарок, Алекс, — кричу я. — Зовут Ванечкой. Прошу любить и жаловать.
— Ванечка! — смеется девушка. — Ор-р-ригинально! У тебя все или Ванечки или Ёханы Палычи.
— Гы-гы, — радуется Сосо.
И, кажется, все — мы чудом победили в этой беспощадной и кровопролитной бойне, у нас было мало шансов, их практически не было, но нам, наверно, повезло. Такое порой случается с дилетантами на войне, они гуляют по минному полю, собирая ромашки для любимой, и с ними ничего не случается скверного, ничего с ними не может произойти, потому что их оберегает ангел-хранитель.
Подобное чувство было и у нас, живых и счастливых от мысли, что нам удалось продраться по минно- цветочной зоне без потерь (если, конечно, не считать гибель наших двух друзей), как вдруг возник странный звук, перебивающий шум мотора и наши восторженные вопли. Он ниспадал за спиной, дребезжащий и угрожающий… Что за черт? У нас трактора уже порхают, как бабочки?
И я был недалек от истины: трактор, но воздушный, с лопастями, разрубающими утренний воздух и наши надежды на благополучный исход. МИ-17 винтокрылая, как пишут газетчики, боевая машина, приспособленная к ведению активных наземных операций. Них… себе, сказал я себе, дрючка с ручкой. Кажется, нас хотят красиво сделать и после возложить ромашечки на нашей братской могиле?
— Мама моя родная! — вскричала Александра, вжимаясь в сидение. — Что это?
— Gtryleg daffnam, ese еklmn! — мой друг за рулевым штурвалом матерился, но культурно — на языке забытых предков.
А летящий монстр приближался с настойчивостью тропического торнадо, с коим человеку совладать невозможно. Без подручных средств. Я рвал автомат из окна дверцы, понимая, что наши силы не слишком равные. И очень даже не равные.
Вертушка наступала со стороны восходящего солнца и была темна и обезличена; впрочем, не трудно было догадаться чью волю она выполняет. Молодец тот, кто сумел зафрахтовать боевую летательную единицу. Радует, что это не истребитель МИГ-37 с ракетами ядерного залпового огня. Тогда бы у нас точно
