октябре вспыхнет великая революция, которую многие сочтут самой грозной из всех когда-либо существующих. Жизнь на земле перестанет развиваться свободно и погрузиться в великую мглу. А весною и после неё произойдут грандиозные перемены, падения королевств и великие землетрясения, и все это сопряжено с возникновением нового Вавилона, мерзкой проституцией, отвратительной духовной опустошенностью. Страны, города, поселки, провинции, свернувшие с их прежних путей, ради свободы, будут ещё более сильно порабощены и затаят злость против тех, по чьей вине они потеряли свободу и веру. И тогда слева разразится великий мятеж, который приведет к ещё большему, чем прежде сдвигу вправо!..».
Сумасшедший этот полет закончился моим шлепком в… кабинете, огромном и казенном, где не примечалось ни дверей, ни окон. Под высоким потолком плавала рожковая метростроевская люстра. На удавке, мирно улыбаясь, покачивался старенький папарацци Ося Трахберг. На длинном столе лежали чистые листы бумаги. Я прошелся вдоль стола, чувствуя себе отвратительно, будто хлебнул сайгонского сакэ, настоянного на фекалиях диких слонов. Где я и что со мной? Не люблю неопределенности и поэтому, не выдержав всей этой галактической галиматьи, завопил в крайнем возмущении:
— Эй, есть здесь кто-нибудь! Выходи! Или порушу эту вашу гонобобельную гармонию. К такой-то матери!
Меня, как личность, проигнорировали. Тогда я ухватил галантерейный стул и от всей своей расхристанной души хрястнул его о стол. Дерево, ломаясь, стонало. Размолотив предмет первой необходимости, я быстро умаялся; плюнул, спросил саркастически:
— Ну-ну! Может, вам ещё кое-что показать? Во всей её первозданной красе, душеприказчики некомпетентные!..
И услышал голос; спокойный голос научно-методического, невидимого исследователя:
— Мебель зачем ломать? Нехорошо, землянин.
— Ты где?! — закружился на месте. — Покажи-ка рыль свою конспиративную, тварь внеземная?!
— Fuck you, — последовал категорический отказ.
— Почему это?
— Нас же не интересует ваш несознательная задница.
— А что тогда интересует, запредельщики?
— Душа.
Я рассмеялся, сделал недобросовестный поклон головой. Кому? Зачем? И заметил вполне резонно:
— Душа, извините, мне самому нужна.
— Зачем? — поинтересовался другой, более строгий голос.
— Как это зачем? — возмутился. — Вы что, господа хорошие, белены там у себя объелись… наверху?..
— И все-таки?
— Ааа, разговаривать с ней. С миром я на дружеской ноге… через душу… И вообще: душа — это душа, блядь. Вам, инкогнито, этого не понять, в натуре.
Возникла зловещая пауза, словно где-то там, в ином, околопланетном затхлом мирке, совещались. Затем раздался электрический треск, запахло озоном и мокрой землей. Из сполохов молнии на листы бумаги упала авторучка «Паркер». С золотым остроконечным перышком. Певчие голоса затянули молитву: «Посети Отчизну нашу благодатию Своею, да облечется она святостию, яко ризою, и да будут сыны её во смирении своем достойны одежды брачной, в ней же внити надлежит в чертог царствия Твоего!..»
— Эй, суки небесные! — заорал я. — Не травите мне душу. Все равно её, родненькую, не заполучите!
Озонированное пение прекратилось. Недовольный старческий голос заскрипел, как дачная калитка:
— Да, что мы с этим папарацци срамным лимонимся? Дайте мне его — я скоро из него душу…
— Да? — завредничал я. — Попробуй, старпер. Кстати, мне твой голос ржавый знаком. Вспомню, найду и язык оттяпаю.
— Ах, ты погань земная!.. Не-е-ет, немедленно кастрируем!
— Нет-нет, — запротестовал первый, интеллигентный голос. — Только добровольным убеждением… добровольным отказом.
— Между прочим, мы хорошо платим, — вмешался второй голос. — Все довольны.
Я возмутился и, мечась по кабинету в поисках зловредных врагов своих, тыкал в углы кукиши:
— Вот вам! Вот вам! Мудаки нумизматические! Моя душа, мать вашу так, бесценна! Ааа! В рай хотите въехать на чужом х…! Не выйдет, душегубы!
Очевидно, мой столь откровенный и грубый демарш покоробил моих невидимых собеседников, послышался разноголосый гомон, из которого выделялся скрипучий голос:
— Я ему, земному червю, всажу таки демократический кол по самую макушку!..
— Нет-нет, мы должны соблюдать всеобщую межгалактическую декларацию прав человека… — возражал интеллигентный голос.
— Психологически неустойчивый субъект!.. Контингент идет трудный, больной… А пьют что: «Бешеную Мэри»… Бррг…
— Попрошу тишины, — возник новый и велеречивый голос. — Не будем торопиться, коллеги.
— Ну-ну, — проговорил я. — Хотите взять измором? Поглядим, как это у вас выйдет, — и запрокинул голову вверх на массивную люстру, где на бельевой удавке покачивался улыбающийся Ося Трахберг, который неожиданно приоткрыл раковины своих сионистских мигалок. — Пугаете, господа, ну-ну…
— О, Иван Палыч, рад-рад вас видеть, — закехал удавленник. — Как дела?
— Какие дела? Делишки, — огрызнулся. — Что здесь вообще происходит? Какое-то светопреставление?
— Кхм-кхм! Все это, молодой человек, закономерный результат циклического диссонанса волновых колебаний. В эти периоды солнечная активность влияет на людей «кармических», имеющих мощный энергопотенциал…
— Это точно про меня…
— … и умеющих с его помощью влиять на ключевые моменты развития общества.
— Ося, будь проще, — не выдержал я. — Лучше сообщи, кто тебя придушил?
— Господин Лопухин, — сварливо провещал старичок. — Вы нетерпеливы. Это неприятно. Я могу вообще замолчать.
— Черт с тобой, говори, — проговорил в сердцах.
И услышал такую ахинею, что хоть святых выноси. Мне сообщили, что в скором будущем существует высокая вероятность смены руководства страны. И на фоне дисбаланса физических явлений и политической нестабильности четко просматриваются два наиболее вероятных варианта. Первый — приход к власти человека государственного ума и феноменальной работоспособности…
— Ф.И.О., пожалуйста? — вскричал я.
— Вы его знаете, молодой человек.
— Государственный ум и феноменальная работоспособность? Не смешите меня, Ося.
— А под чьим чутким руководством очистили Тверскую и Манеж от говна, а?
— Когда прорвало коллектор и речку Неглинку? — вспомнил я. — Ааа, догадываюсь о ком речь, — и признался, что кандидатура весьма недурственна. — А второй вариант?
И вместо того, чтобы конкретно назвать фамилию имя и отчество претендента на шапку Мономаха, удавленник снова понес фуйню. Мол, в этом человеке воплотится «вождь всех времен и народов товарищ Сталин» да извечная надежда нашего народа на порядок и справедливость.
— Вот народ трогать не надо, — активно запротестовал я. — Он сам по себе, а власть сама по себе. Лучше признавайся, Осип, кто это с «сильной рукой»? Тоже знаю?
— Разумеется. Его все знают.
— Так, — задумался. — Он та-а-акой…
— Какой?
— Эээ… с глазами, как у бешеного таракана. С чубчиком цвета этой самой букаши? Лекции ещё читал,
