Он опустошил все тарелки, которые оставили нетронутыми Рима и Ритчи-Смоллет, и под конец, раздувшийся и заторможенный, почувствовал себя дурак дураком.
— Рима! — послышался чей-то голос.
В комнате появилась безвкусно одетая толстушка лет сорока.
— Фрэнки! — рассмеялась Рима. Уронив на пол огромную вышитую сумку, Фрэнки сел на кровать.
— Сладден мне сказал, что ты здесь, — сам он придет позднее. Выходит, человек-загадка все-таки тебя заполучил? А ты совсем неплохо выглядишь — просто на удивление хорошенькая, ей-богу. Привет, человек-загадка, хорошо, что ты отрастил бороду. Теперь у тебя не такой беззащитный вид.
— Привет, — буркнул Ланарк.
Встреча с Фрэнки ничуть его не обрадовала.
Глава 36
Дом капитула
Ритчи-Смоллет повел их в дальний конец чердака, через кухню, где Джек мыл посуду, и вниз по еще одной винтовой лестнице в толще стены. Они очутились в квадратной комнате, перекрытой сводом, который опирался на мощную центральную колонну. Вдоль каждой стены стояли ряды встроенных каменных стульев с деревянными спинками. Неудачное устройство, подумал Ланарк: если зал заполнится, никто не увидит всех присутствующих сразу, поскольку три-четыре человека будут скрыты центральной колонной. Бодрый на вид мужчина небольшого роста, расставив ноги и держа руки в карманах, грел спину у электрокамина. Когда Ритчи-Смоллет обратился к нему, в его голосе не было привычного энтузиазма.
— А, Грант. Это Ланарк, у него есть для нас новости.
— Верно, новости о совете, — с саркастическим ударением отозвался Грант, — Я жду уже больше часа.
— Не забывай, что другие не так навострились считать время, как ты. Провост, вероятно, в крипте; пойду погляжу.
Ритчи-Смоллет вышел через дверь в углу. Грант и Ланарк уставились друг на друга. Гранту можно было дать лет тридцать, хотя его щеки и лоб прорезали глубокие вертикальные морщины. Короткие курчавые волосы были тщательно причесаны, одежда — голубой костюм, красный галстук — также отличалась аккуратностью. Грант сказал:
— Я вас знаю. Когда я был юнцом, вы показывались в старой «Элите» вместе с кодлой Сладдена.
— Недолго, — кивнул Ланарк. — Как вы следите за временем? У вас есть часы?
— У меня есть пульс.
— Вы подсчитываете сердцебиения?
— Прикидываю. Все мы в лавочках освоили это искусство, когда рухнула старая система счета времени.
— Вы владеете лавкой?
— Под лавочкой я имел в виду мастерскую. Механический цех. Я не торговец, а производитель.
Ланарк сел у огня. Голос Гранта раздражал его. Громкий и пронзительный, он выдавал привычку обращаться к толпе без посредства оборудования, которое помогает донести тихую речь до миллионов. Ланарк спросил:
— Где Полифем?
— Что?
— Я слышал, здесь находится некто по имени Полифем.
Грант ухмыльнулся:
— Да здесь я, здесь. Смоллет дал мне это прозвище.
— Почему?
— Полифем — одноглазый великан-людоед из старой сказки. Я все время напоминаю членам комитета о фактах, которые они предпочли бы забыть, поэтому они говорят, что у меня односторонний взгляд на вещи.
— Что это за факты?
— Что они не принадлежат к производителям.
— Вы хотите сказать к работникам?
— Нет, именно к производителям. Многие из тех, кто работает до седьмого пота, не производят ничего, кроме богатства. Они не вырабатывают ни продовольствия, ни топлива, ни жилищ, ни полезных идей; их труд — не более чем способ упрочить свою власть над производителями всего этого.
— А что производите вы?
— Дома. Я профсоюзный организатор в группе «Модульный дом Волстат».
Ланарк спросил задумчиво:
— Эти группы… «Волстат», «Алголагникс» и прочие… это их называют «существо»?
— Кое-кто из нас употребляет этот термин. Существо финансирует совет. Институт тоже. Так что оно само предпочитает называться базисом…
— Мне противны громкие расплывчатые названия, за которыми прячется эта сила, — нетерпеливо прервал его Ланарк.
— Так что вы не хотите о них задумываться. — Грант благожелательно кивнул. — Для интеллектуалов это типично. Институт так много раз покупал вас и продавал, что вы стыдитесь упоминать о своих хозяевах.
— У меня нет хозяев. Я ненавижу институт. Совет мне тоже не по вкусу.
— Однако он помог вам сюда добраться, так что он все еще вам небесполезен.
— Ерунда! Помогать другим людям, если тебе это почти ничего не стоит, — самое обычное дело.
— Попробуйте сигарету.
Чем больше злился Ланарк, тем дружелюбней становился Грант.
— Спасибо, не курю, — отозвался Ланарк, немного остывая.
Чуть погодя Ланарк спросил:
— Не скажете ли точно, что такое существо?
— Группа заговорщиков, которые всем владеют и управляют ради собственной выгоды.
— Вы говорите о богатых?
— Да, но не о тех, у кого в изобилии монет и банкнот; богатства такого рода — всего лишь цветные бусы, нужные, чтобы держать в повиновении производителей. Эти же владельцы и управители поступают умнее: они копят энергию. Они вознаграждают себя временем: временем, чтобы думать и планировать, временем, чтобы загодя изучать потребности.
Вошедшие в комнату старик с палкой и смуглый молодой человек в тюрбане затеяли у центрального столба тихую беседу. Грант, чей голос звучал ровно и бесстрастно, вдруг заявил:
— Что мне больше всего ненавистно, это их самомнение. Их институт делит весь народ на победителей и проигравших и называет себя «культурой». Их совет из всех способов жизни допускает только те, что выгодны им, и называет себя властью. Культура и власть якобы две высшие независимые силы, а ведь они всего лишь перчатки, что облекают руки «Волстата» и «Квантума», «Кортексина» и «Алголагникса». А ведь они искренне считают себя базисом. Верят, что на их алчности стоят континенты. Слово «алчность» они, конечно, не употребляют, зовут это выгодой или — между своих, когда не надо притворяться — «поживой». Убеждены, что только благодаря их выгоде люди производят и питаются.
— Может, это и верно.
— Да, потому что они так устроили. Но это вовсе не обязательно. Старики помнят время, когда производители неожиданно стали обеспечивать всех всем необходимым. Не гибли урожаи, не истощались
