— Это как получится, — был у двери. — А Ю привет!
— Кому? — не поняли меня.
…Все-таки мы живем. Несмотря ни на что. Несмотря на то, что так жить нельзя. И все равно живем.
Чмокающе-чавкающие из кремлевского корыта уроды пытаются всех нас превратить в фекалии для своего капиталистического светлого завтра. В рабсилу на банановых плантациях среднерусской полосы. В нацию вырожденцев и приспособленцев.
Что на это можно сказать? Только одно: ничего у вас, выблядков, не высадится; не таких выродков недочеловеческих народ пережевывал, выхаркивая поносную слизь через свой работящий и выносливый зад.
Вы, ублюдки, живете одним прожорливым днем, не понимая, что скоро захлебнетесь в собственной блевотине, либо подохните от запора прямой кишки.
Помню, в другой счастливой жизни, когда мы все были живы, я и Серов убежали от его невесты, лучшей шлюшки Московской области; убежали к девочке по имени Антонио и упились шампанского. И так, что мне, атеисту, полночи пришлось молиться над унитазом. Сквозь желудочную муку и слезы я видел сапфировый свод, морскую заводь, горные хребты, бесконечность пустынь, и все это было загажено моим непереваренным дерьмом.
Бог мой, думал я с ленивой обреченностью, а если там, внизу, в этом микроцефальном миру, есть жизнь, прекрасная и удивительная, и я на эту идеалистическую, романтическую…
Бог мой, думал я с бездушным недоумением, а не вырвало ли какого-нибудь ВСЕВЫШНЕГО на мою несчастную, замаркированную идиотами и дураками, замордованную косноязычными вождями, непонятную другими народами страну?..
Тогда на этот вопрос не знал ответа. Теперь знаю: нас хотят заставить жить в блевотной жиже, организованной мелиораторами от власти. Ху…шки вам, кремлевские мечтатели, ничего у вас не выйдет; пережуют и ваши откормленные элитные косточки.
Даже мертвые восстают для борьбы с вами, сучье племя.
Ю вернулась, пусть в другом образе, но вернулась, моя сестричка. И она мне будет помогать, Ю. И ничто меня не остановит. Смерть? Заблуждаетесь, суки, дважды умереть нельзя. А один раз за Родину сам Бог велел.
Когда в морозной стыни начали проявляться очертания ветровских новостроек, я набрал номер телефона, нацарапанный неверной рукой «вора в законе». Трубку подняли сразу — и я услышал деликатный голосок, корректно вопросивший: да, вас слушают?
— Хозяина, — хекнул я.
— Как вас, извините, представить?
— Чеченец.
— Чеченец? — удивился воспитанник Оксфорда, прибывший в нашу дыру для практической стажировки. — Пожалуйста, одну минуточку.
Я пожал плечами: черт знает что! Готовишься к матерщине и проклятиям, к мордобитию и потокам крови, а натыкаешься на педерастический говорок.
— Да, Чеченец? — прозвучал более мужской и энергичный голос.
— Хозяин?
— Нет, я его пресс-секретарь, называйте меня Ароном Ароновичем.
— И фамилия Аронов?
— Мы с вами знакомы? — удивился ААА.
— Слушай ты, Ароныч в кубе, — потерял терпение. — Мне нужен Хозяин. Скажи от Шмарко, с очень плохими новостями; ты меня понял?..
— А он вас ждет, — ровным голосом произнес мой собеседник, словно получил от меня медаль за спасение утопающих на пожаре. — Милости просим, Алексей Николаевич. — И назвал адрес в дачной местности. — Если желаете, мы вас встретим.
— Спасибо, Ароныч. Чем? Свинцовыми чебуреками?
— За кого нас принимаете? — искренне обиделся высококультурный пресс-секретарь.
Нет, я засмущался от такого цивилизованного обхождения. Образ врага размывался и был не понятен. В этом смысле общество спасения отчизны «Красная стрела» отличалось в лучшую сторону со своими звериными клетками, где на крюках обвисали кусками мяса их жертвы.
Родной городок остался в призрачной далекой сторонке от курса моего космического отсека. Я проверил боеспособность автомата и пистолета. На всякий случай, понимая, что они слабы для душевной беседы с призраками. Нет, фантомы начинают обретать голос, а там смотришь и приоткроют лицо. Следовательно, охота за ними заканчивается, и что дальше?…
Хотелось бы знать, прежде чем меня отправят на небесные поля в качестве навоза. Что за пессимизм, понимаешь? Во мне нуждаются, как это не смешно звучит. И нуждается никто не будь, а Хозяин. Интересно, кто у нас страшный и ужасный Бурмурляляй областных лесов, полей и рек?
Подозреваю, скоро будет не до шуток: бетонированная, очищенная от снега дорога исчезала в глубине соснового бора. Кто может приказать убрать снежок для удобства заезда на заслуженный отдых? Кто смеет проживать в кирпичных хоромах, похожих на боярские ХIII века, среди лесной тишины и покоя? Кто хоронится за высоким забором? Кто этот кто-то? Сейчас узнаем, успокоил себя и Чеченца.
Не успел джип подкатить к воротам, как они автоматически открылись милости просим, помнится, обещал пресс-секретарь Ароныч в кубе. И сдержал слово. Так что делать было нечего — автомобильчик закатил под сень сосен и елей. Выключил мотор и услышал шкрябающий звук: служивый человечек чистил дорожку деревянной лопатой. То есть жизнь продолжалась и была пока обыкновенна, как лопата в руках дворника. Я покинул машину, осмотрелся большой гараж, два хозяйственных флигелечка, за ними рубленная банька, и все это фешенебельное пространство простреливается с помощью телеметрических камер слежения.
Оказывается, хозяева жизни тоже любят научно-технический прогресс, надеясь продлить себе жизнь. Наивные и глупые людишки…
Надо идти, Леха, зачем заставлять ждать? Вдруг ненароком решат, что прибыл герой с миссией взорвать кирпичный хорал к такой-то, всем известной матери!
И я медленно потопал по снегу, показывая своим свободолюбивым видом, что не имею за пазухой ракетной установки «земля-воздух». Служивый человечек на дорожке прекратил шкрябать планету и посмотрел в мою сторону.
— Эй, дед, есть ещё кто живой? — спросил я.
— Ась? — не понял старичок с морщинистым и как бы детским личиком. Не курю, молодой человек. И не пью.
— Здоровеньким помрешь, — банально утешил дворника, поднимаясь по ступеням резного крылечка.
Кажется, я не дождусь хлеб-соль? И только скверно подумал, как дверь открылась и предстал улыбающийся человек. Был холен и предупредителен:
— Алексей Николаевич, прошу.
По слащавому голосу я понял, что это первый с кем разговаривал по телефону. Если Бог решает сделать из человека мудака, он прежде всего лишает его чувства меры и вкуса. Мой новый друг из Оксфорда был похож на павиана с голой жопой, но в пиджаке от Версаче. Я почувствовал, как чешутся кулаки; всегда считал, что это метафора, нет — и вправду зудят. Увы, не всегда наши желания исполняются. Сразу.
— Пожалуйте за мной!
Пожалуйста, пожимал плечами, не понимая ничего. Такое впечатление, что оказался в семинарии для благородных девиц имени Клары Целкин и Розы Шлюхсембург. Неужели Хозяин — педераст? Вот этого точно не хватало для полного счастья.
Между тем мы, спустившись по ступеням винтообразной лестницы, остановились у бронированной двери и мой спутник нашел потайную кнопочку.
— Вас проводят дальше, Алексей, — иезуитски улыбнулся и жестом пригласил переступить
