увлекся красным словцом.
И этот мир тоже был прекрасен — мы выпали на крыльцо и ахнули: новый снег накрыл ели и они стояли, подсвеченные солнцем, точно хрустальные пирамиды. Меж сияющими пирамидами гуляла тишина; снег гасил все звуки и мне даже показалось, что я её вижу — т и ш и н у.
— Эгей! Сарынь на кичку! — неожиданно вскричала Вирджиния и тишина, как птаха, метнулась в глубь леса.
Я хекнул и потрусил к заваленному снежком джипу, схожему на огромные фигурные санки. Подарочек, еть, от господина Соловьева. Расточительный у меня оказался приятель — одаривал автомобильчиками с секретками, как Дед-мороз тумаками пьяную, ик, снегурочку на праздничной елке в ДК „Серп и молот“.
Ох, веселые игры у нас проходили; к примеру, можно припомнить историю с „Вольво“, когда она лопнула консервной банкой от взрыва. Вот твоя смертушка, помнится, проговорил Соловей-Разбойник.
Наивные людишки; они надеялись приостановить таким образом хаотичные, как сейчас понимаю, метания идиота. Таких, как я, останавливает либо пуля, либо получасовой минет, либо доброе и ласковое словцо-ебдрицо. Так что господин Соловьев совершил печальную ошибку в своей жизни, решив сыграть на чужом поле.
Сучьи морды, то бишь предатели, надеются, что никто не узнает их роли в истории развития человечества. В этом их главное заблуждение — и поэтому раньше или позже они будут биты до состояния мешка, где плавают в кровавой каше сколки костей и утерянных иллюзий.
Пока я прогревал мотор и очищал драндулет, Верка, смеясь, забрасывала меня снежками. Я уворачивался и орал, что месть моя будет ужасна. Со стороны казалось — влюбленная парочка собирается в столицу, чтобы посетить ГУМ, ЦУМ и Мавзолей.
Потом я побегал за Вирджинией, чтобы уткнуть её голову в сугроб, но без результата — она носилась, как лосиха. О чем я ей и сказал. И получил достойный ответ:
— От лося и слышу.
Наконец праздник закончился — мы загрузились в джип и отправились в гости к моей маме, которая нас не ждала. Я хотел позвонить ей по телефону, да товарищ майор предупредила, что этого лучше не делать — всюду торчат вражеские уши. Я присмотрелся — точно за брустверами шоссе торчали уши лазутчиков и зайчиков. Вирджиния обиделась: дурачок, не понимающий всей серьезности своего положения.
— Ничего, у меня ещё вечность впереди, — отвечал я.
С этим утверждением согласилась моя путница: встреча с вечностью неизбежна, но переживи, милый, разницу, когда ты сам туда, или когда тебя ломят взашей…
Я и не спорил: разница приметная и спросил: неужели все пространство находится под неусыпным оком? И получил утвердительный ответ в том смысле, что научно-технический прогресс далеко шагнул за невидимые горизонты и никто толком не знает, что от него, сукиного сына, ожидать.
— Слушай, родная? — спросил я. — А можно посадить человека сегодня.
— В каком смысле?
— В обыкновенном. Любого посадить? Даже самого безгрешного?
— А зачем тебе, Леха?
— Интересно?
— По закону нет, — передернула плечами. — А при желании сколько угодно. И кого угодно. Зачем тебе все это?
— Для общей, понимаешь, картины нашего миропорядка.
— А-то ты, дружок, её не знаешь?
За столь содержательной беседой мы не заметили, как въехали на ветровские улицы. Деревья здесь тоже были затрушены снегом и казалось, что наш автомобильчик плывет по коралловому осветленному мелководью.
Я решил, что мама, как всегда, трудится над очередной полутрупной тварью, мечтающей без проблем отвалить от причала жизни, и на удивление ошибся.
Когда проник в коридор, где стены были пропитаны болью, гноем, визгливым матом, поносной кашей, застиранными халатами и шарканьем тапочек, наткнулся на Летту. Девушка в накрахмаленном медицинском халате толкала перед собой коляску, в которой сидела полоумная, костлявая старушка с глазами, разъеденными базедовой болезнью. И пока мы объяснялись с Леттой, необыкновенно, кстати, смутившейся, эта бабулька недорезанно надсаживалась, что её, мол, хотят зарезать, как курицу, а зачем резать её, несущую золотые яйца!.. То есть старуха находилась в другом измерении, неведомом нам, но своим шалым ором и ударами клюкой мешала, как всплывший ветошью утопленник препятствует юным и романтическим натуралистам любоваться прикрасами и вольными просторами Волги-матушки.
Тем не менее мне удалось узнать, что мама ушла по причине, скажем так, отсутствия активного поступления на операционный стол искалеченного материала.
— Это затишье перед бурей, — позволил себе пошутить, расставаясь с милой и рдеющей, как знамя революции, медсестричкой.
Уходил прочь из больничного гнойника, когда у двери меня настиг рев проклятой старухи, потрясающей своей клюкой:
— Молодой человек, не ищите легких путей!.. И не делайте вид, что не понимаете о чем речь!
Оглянулся — было такое впечатление, что источенная болезнью старуха на коляске сама отъезжает в темную и страшную глубину коридора, вперив на прощание вспухшие белки невидящих глаз.
Я хватил дверью приемного покоя с такой силой, что дежурный охранник из бывших метелок,[11] проснувшись, потянулся к ручному пулемету Дегтярева, решив, что „братва“ штурмует больничный бастион в поисках аспирина УПСА (США).
Черт знает что! Не жизнь, а бесконечные удары судьбы ниже пояса. Издевается, сука. И о чем-то предупреждает. О чем? Не знаю. Не искать легких путей? У нас в априори (словцо-то какое смешное, похожее на пук) нет нетрудных путей, если и есть путь, то тернист и через пористую смердящую жопу повседневности.
— Что такое? — удивилась Вирджиния; что-что, а чувства свои так и не научился скрывать. — Видок такой, будто смерть свою увидал?
— Ха, — тут же успокоился. — Это она и была. Красавица!
— Кто? — не поняла.
— Костлявая, ты же сказала.
— Алешка, иди ты, — не выдержала всей этой галиматьи.
И я её прекрасно понимал: нужно быть материалистом и не верить во всю потустороннюю чертовщинку.
Основной принцип нашей жизни какой? Пришел-нагадил-ушел. А живые, чтобы ты не дай Бог, не вывалился из подземного царствия Харона, приваливают могилку твою бетонной плитой, мол, не рыпайся, дорогой друг, мы о тебе помним и продолжаем бессмертное дело, то есть делаем друг дружке всевозможные пакости и гадим в души, как можем. На том и стоим. В смысле, живем. Аминь!
… Мама крайне удивилась моему явлению, как очарованный народ Христу. Да быстро нашлась; тем более Вирджиния пришла в неописуемый восторг от её фруктово-овощной маске на лице. Они тут же принялись обсуждать рецепты, помогающие приостановить старение плоти и даже омолодить её до состояния младенческой попки.
В другой давней жизни мама и Варвара Павловна познакомились на одном из школьных вечеров и каким-то чудным образом поддерживали свои дамские отношения. Потому, что лопотали они необыкновенно активно, как две амазонские мартышки. (Уж пусть простят, дорогие, за столь фамильярное сравнение, это я любя.).
Право, я не понимал цели нашего приезда. Эту квартиру я знал, как свою. Трехкомнатная, стандартная, улучшенной планировки. Знаю, что маме от больницы выделяли однокомнатную, но тут в дело подступился Лаптев, дав кому-то на лапу, и мы получили царские, по тем-то временам, хоромы. Помню незнакомый запах комнат, готовых к трудовой жизни: они были пусты и гулки и было удобно бегать. Мама смеялась, пытаясь поймать меня. А я скользил по навощенным половицам, как солнечный зайчик, и поймать меня не было никакой возможности.
