песнопением мирную округу.
— Гули-гули, — и генерал швырнул в сторону птичьего отряда жменю проса. Птицы всем высокомерным видом показали, что презирают такое фамильярное отношение к своей красе неземной: какие мы, к персидской матери, гули-гули. — Ишь, принцессы! Сейчас соседа Петю кликну, он вам, кралям, вклинит колышек.
Я понял, что надо торопиться с исповедью хозяина, и напомнил о теме нашего разговора.
— Хлопчики, я боевой генерал, так?
— Так.
— И я буду всей этой хеепней бухгалтерской!.. Лучше смерть.
— Не понял, Матвей Кузьмич, — признался я.
— Сейчас поймешь, — пообещал генерал и, залив в горячие меха литр бражки, начал свое трагико- комическое повествование. О невидимом рынке, где все продается и покупается. И не только оружие.
На этом рынке генерал Самойлович считался большим докой и отличным специалистом. Прочитывал любую сиюминутную политическую ситуацию в мире и знал кому, где, и за сколько «впарить» красного товару. Чтобы и купец доволен был, и покупатель рад.
Во время блаженных времен Ильича Второго экспорт стреляющей кухонной утвари достигал до двадцати миллиардов долларов. Все говорили о мире и вооружались до зубов. Хорошие времена были, хлебные. Потом наступили другие времена!
Было такое впечатление, что у новых кремлевских мечтателей полностью отсутствует мозговое вещество, а вместо него функционирует копчик. Или то, что ниже.
Нормальная практика торговли рухнула от краснобайства политических мудозвонов. Под гильотину с истерической помпой угодил весь ВПК. Это все равно что зарезать павлина и сварить из него тухлый супец, как образно выразился генерал.
И в результате этой перекройки мы в казну получили ноль целых и одну десятую пенчика, то есть копейки. А вот плешивый дядюшка Джо нынче хорошо устроился — до 80 % гонит экспорта. И никаких чувств не испытывает, кроме глубокого удовлетворения. Как говорится, кому-то сладкий медок, а кому-то соленый херок!
Когда малость одумались в кремлевских палатях, было поздно. Золотой дождик шел над Охлахомой, а над нашей родной Тамбовской или там Курской губерниями безоблачное небо. Засуха, и такая — хоть вой!
Начали искать виновника засухи и, понятно, нашли — кто в ответе за осадки? Главный метеоролог Самойлович. А подать его сюда?
Подали главного растратчика и подлеца. В соответствующей, понимаешь, упаковке. Государю- батюшке. Тот был немилосерден:
— Безобразие! Почему засуха, ирод?
— Так это, свят батюшка… Отогнали от родимой земельки грозо-вые облака… И кто? Свои же кремледумцы.
— Ничего не знаю, — отвечал Государь-хмельны очи. — Казну мою тянешь, понимаешь… — И опричникам. — На кол его!.. Тьфу! В отставку, супостата!
Тут я, притомленный иносказательным повествованием, не выдержал и задал конкретный вопрос: кто из служивых людишек занимался казной?
— Литвинов, сукин сын, — крякнул генерал. — Гадкий человечишко, хапал, оказывается, ртом и наоборот, значит. А с виду — сопля в обмороке.
— И где её найти?
— Кого?
— Соплю.
Генерал выразительно закатил глаза к небесам: удавился, сердечный, как есть удавился, опосля проверки КРУ Минфина. Мог сбегнуть на Мальдивы с котомкой, да трусоват сказался. Убег на воздушные острова, где скоро все будем. От такой жизни.
— А заместители у него были? — не унимался я.
— Аж два!
— Кто?!
— Так они тож.
— Как?! — ахнул я. — Удавились?
— Хужее дело.
— Куда же ещё хуже? — изумился я.
Генерал чокнулся с Хулио, который с удовольствием принимал самое активное участие в разговоре. Банальным образом — заливал свой бурдюк под самую завязку. Никитин, скучая, резал тесаком яблочные шарики на удобные ломтики — пополнял организм железом; не любил носить, когда надо, бронежилет.
— Куда же ещё хуже? — повторил я свой вопрос.
Генерал закусил ломтиком антоновки и объяснил, что имеет ввиду. Дело в том, что первый заместитель некто Фролов тоже оказался пройдохой и воришкой, но вредным. Вместо того, чтобы стандартно там удавить себя или запустить пулю-голубку в свой пыльный чердак, заглотил, плесень, литр уксуса. И принялся страдать, мол, я честен перед обществом и готов собственным обожженным пищеводом доказать это. Доказать-то он ничего не доказал. А вот проблему медицине создал — три дня и три ночи люди в белых халатах мучились с беспокойным пациентом. Зачем? Чтобы потом посадить на скамью подсудимых? Нет, успел удрать чеканутик от суда человеческого на суд Божий…
— А третий? — я уж хотел заглотить уксусного винца, чтобы на время забыться от такой печальной реальности. — Тоже скис?
— На головушку.
— Не понял? — насторожился я.
На этот раз нам повезло. Третий некто Смирнов в минуту опасности повредился мозгами. Своими. Когда узнал о ревизии.
Занервничал и решил перепрятать свой миллион франклинов, добытый усердным трудом. А с ними финансовые документики очень конфиденциального свойства. И перепрятал. От большого ума. В днище газовой плиты. Не сказав об этом никому. Даже жене.
А дело, уточним, происходило в Рождественские денечки. И ночки. И пока супруг отбивался от назойливых ревизоров на работе, супруга решила сделать ему сюрприз — приготовить своему зайчику гусочку с яблоками. Гусочка попалась жирная, сочная, сладенькая; шкварчала на противне.
Затем случилась неприятность: из-под днища плиты повалил дым и языки пламени попытались лизнуть чистенькую кухоньку. Супруга — женщина решительная, забила огненного зверя ведрами с водой и недобрым словом, руководствуясь настольной книгой каждого неосторожного в быту гражданина «Энциклопедией экстремальных ситуаций» (автор — А.В.Гостюшин.)
Когда появилась возможность свободно дышать, супруга, женщина любопытная, обнаружила причину возгорания: на поддоне днища корчилась обугленно-мерзкая, серебрящаяся от жира гусочки масса. Не трудно догадаться, что все это ухнуло в мусоропровод, находящийся тут же, под хозяйской рукой. Порядок был наведен скоро; тем паче гусочка во всей этой жаркой катавасии не пострадала.
Дорогой супруг прибыл с опозданием, но чрезмерно довольный: ищейки были направлены по ложному следу, и появилась надежда, что за праздники можно будет «замылить» все грешки. В документиках.
Тут ещё любезная женушка приготовила сюрпризик позолоченно-хрустящего гусика. И бутылочку мадеры за пять тысяч немецких марок. Какое это счастье — теплый душистый домашний уют. Когда на улице (и не только) вьюжит поземка.
После обильного ужина, в результате коего от гусика остались одни известковые, пережеванные косточки, супруги возжелали друг дружку. Духовной близости с физическими упражнениями. Такое умопомрачение иногда находит на уважаемых людей. От мадеры. За пять тысяч дойчмарок.
И что же? Туда-сюда — не идет дело. Нюхнул Смирнов нижнюю, pardon, подмышку супруги и увял, как кактус в северных широтах нашей родины.
— Что такое, милый?
— Уф! Такое впечатление, милая, что ты пожар тушила?
