— Безобг`азие! Где мате`иал по аг`мии и НАТО! Всенепг`менно мне на стол материал по аг`мии и НАТО!
Жену я обнаружил в курилке. Полина попыхивала сигареткой и обсуждала проблему ЧП, которое ввели с первого апреля.
— Ой, — сказала Полина, — это мой муж, девочки.
Взглянув на меня, те нервно захихикали. Я хотел сказать им все, что думаю о вреде курения, как говорится, курящая женщина кончает раком, да их вызвали к Главному редактору.
Мы с женой обнялись, как два солдата после войны. И поехали на редакционном авто домой.
— Правда, у меня много работы, — говорила Полина. — Ты же, надеюсь, знаешь положение в стране и мире?
— Критические дни планеты Земля, — отвечал я. — Но янки есть что терять, а что теряем мы? Эту еп`жизнь?
— Не ругайся, Саша.
— Козлы они все, что по эту сторону океана, что по ту, — сказал я. — И если хотят жрать биг-маги с плутонием, они их будут жрать.
— А мы что будем жрать?
— А мы? Мы картошечку, — смеялся я. — С малосольными огурчиками. С копченной колбаской. И мерзлой водочкой.
— Дурачок, — покачивала головой любимая. — Мир летит в тартарары, а ты?..
А что я? Если яппи Б.К. посадить на пятилетнюю баланду у параши, то, уверен, он тоже бы мечтал о русской водочке и хрустящем изумрудном огурчике. И думать бы не думал о медовых устах тортовой стажерки и мировом господстве.
Полина также была полностью поглощена мыслями о будущем.
— Ты думаешь, у нас будет хорошо? — стаскивала с себя джинсы, когда мы, разумеется, прибыли домой.
— А почему должно быть плохо? — обнимал её. — У меня как штык.
— О, господи, я не про это, — закатывала глаза от возмущения. — Я о Третьей Мировой.
— Война херня, главное маневры, — не выдержал я. — Полина, пошли они все к еп`матери. Мы жили и будем жить. И назло всем скуем маленького.
— Какого маленького? Селихов! Ты сошел с ума, — всплеснула руками. Ты вообще меня любишь, как бабу, а не как личность.
— Полина, прекрати, — взревел я и цапнул молодое-наливное-нагое-брыкающе-взвизгивающее тело. — Я тебя люблю, как личность, а потом, как бабу, — солгал. — Честное слово!
— Да, милый?
— Да, милая.
— И я тебя люблю. Как личность.
— Да? — заскрежетал зубами. — Если когда-нибудь погибну, то от твоей непосредственности.
— А я от тебя!.. А-а-а-а-а-а-а!
Потом мы пообедали жареной картошечкой, колбаской, огурчиками и водочкой. Я неосторожно включил телевизор и мы узнали последние новости. Они были такие, что жена мгновенно умчалась в редакцию. А я остался с надеждой, что все-таки с Божьей помощью успел заслать маленького астронавта в недра чужой планеты. Потом уснул и спал без сновидений. Разбудил меня телефонный перезвон.
— Алекс, родной! — зарокотал голос Орехова. — Вернулся, сукин сын?
— А ты откуда знаешь, Вольдемар? — удивился я.
— Обижаешь, — смеялся полковник ФСБ. — Мы все знаем. С возвращеньицем, засранец.
— Сам такой, — огрызался я. — Вас одних нельзя оставить, тут же хрендя мировая начинается.
— Пахнет керосином, — согласился друг. — И очень пахнет.
— И что будем делать?
— Работать, товарищи.
— То есть?
— Надо встретиться, — сообщает мой боевой товарищ. — Место встречи изменить нельзя, — смеется. — Никитин и Резо-Хулио тебя найдут.
— Как они?
— Им война, что мать родна.
Я посмеялся: все на старых прочных местах. Кроме угрозы Третьей Мировой, ничего не изменилось — боевые друзья ждут меня и готовы принять участие в каком-нибудь феерическом дельце. А почему бы и нет? Сотрудник службы безопасности даже на дымящихся после атомного удара руинах остается сотрудником службы безопасности.
Итак, я возвращаюсь в клоаку политических страстишек, в суету сует, в мирок первичного накопления капитала и кровопускания. Возвращаюсь туда, где грязные воды рек тащат разбухшие, разъеденные золотыми рыбками трупы. Возвращаюсь туда, где удар в челюсть, пуля в лоб, ракетные залпы «Томагавками» лучший аргумент в споре. О путях развития, как родного отечества, так и всего мира.
…Что может дать час бреющего полета над темным пространством родины? Многое. Особенно, если это время прошло в дискуссиях с упоминанием нашей всеми любимой «матушки». Друзья-товарищи заехали за мной и мы рванули в Ливадию, где находилась моя старенькая дача, удобная во всех отношениях.
— Сашок, — лез с лобызаниями маленький и плюгавенький Резо по прозвищу Хулио. — Ты все такой же! У параши цвет лица меняется в лучшую сторону, да, Никитушка?
Сдержанный Никитин, похожий на чеховского учителя словестности, согласно кивал головой, улыбаясь мне, как тульский праздник на дне города.
Если бы я не знал своих товарищей, обиделся. А так лишь хлопнул крякающего Резо по загривку, заявив, что скоро мы все окажемся у параши мирового жандарма, роль которого нынче с успехом выполняет USA.
— Это точно, — согласились друзья. — Надо дать по сусалам любителю минета, а то дождемся от него большого привета и бомбы «А».
— Бомбы «А»? — не понял я.
— Атомной чушки, Алекс.
— А у нас что? Чушки кончились?
— Да, вроде нет.
— Тогда в чем дело?
Боевые приятели посмеялись: ещё один утопист, мечтающий сбить ядерными зарядами земной шарик с орбиты. Но делать что-то надо? А не лучше найти на Тверской молоткастенькую шлюшку и запустить её в USA-Белый дом, как это уже однажды случилось в истории дружбы двух народов.
— То есть вы хотите сказать, что соса Моника наш агент? — удивился я.
— А то, — самодовольно ответили приятели. — Контора работает.
Я не поверил. И зря. Оказывается, ныне знаменитую на всю планету губастенькую минетчицу удалось взять на прихват некой богатенькой мадам Мата Грунвальдберг, прибывшей якобы из Одессы-мамы. На самом деле Мата была наша Катенька Епцова из спецотдела «R», разрабатывающего самые деликатные международные проблемы.
— Ну вы, ребята, даете, — сказал я, когда узнал подробности операции «Овальный кабинет». — Теперь понятно, почему клиент звереет и готов весь мир разорвать на куски.
— Ты о чем, Селихов? — не поняли меня.
Я объяснил: сработано топорно. Думаю, ЦРУ доказало своему главнокомандующему, что его подставили, как папика на Тверской, подцепившего украинский AIDS. И теперь от обиды за излишнюю доверчивость он, Б.К., готов рвать и метать. И потом: ему никто не дает и не берет. Быть властелином мира и страдать от полового воздержания. Да проще развязать Третью Мировую, чем стать импотентом или онанистом.
— Алекс, ты всегда был экстремистом, — сказали на все это мои друзья. — И без тебя тошно. Лучше скажи, чем мы будем заниматься?
— А я откуда знаю? — удивился. — Орехов только намекает, а на что, я не понял.
