— Во! Насчет писюка, — вспомнил я. — Есть работа.
— Работа?
— Ты же у нас, кажется, спец по этим ящикам. Помоги моему бойцу с крекером.
— Ломать — не строить, — прищурилась недобро. — И что будем ломать?
— Банковскую систему.
— Это можно, — засмеялась Анна, и мы начали выбираться из авто.
Брат подал руку сестре и обратил внимание на её пальцы в кольцах, вспомнив холерную Исидору. И мгновенно понял, как можно будет интересно отвадить бритую макаку от Ники.
…Прибыли мы на помощь бойцу Фадеечеву вовремя. Под его рукой уже находился молоток, коим он кокал орехи. Когда они были. Но я-то знал молоток очень действенен при взломе засекреченных файлов. Хрясь по экрану: и ваши тайны — наши тайны. No problem, yes?
Нельзя сказать, что Алеша обрадовался. Удивленно покосился на прелестницу, место которой было в ресторации «Метрополя», но ни как в душной клетушке с непродуктивно жужжащими вентиляторами.
— Что имеем? — поинтересовалась Анна, устремив хищнический взгляд на экран дисплея. — Крекер «Опиум» применял?
— Нет, — пошкрябал затылок Алеша от такой крутизны. — Пока «Minesweeper» ломает.
— Он слаб на передок, — цыкнула. — В последнюю секунду вязнет. Не лучше ли перекачать все файлы в прессингхресингфак`ю?
— А не в трессингхресингстар?
Я понял: проще удалиться — мне. В реальный мир. Вместе с молотком.
Я добился основного — один хакер хорошо, а перед двумя Система треснет, как орех. И мы вырвем из компьютерного мозга нужную информацию. И тогда враг наш обретет реальные очертания. Быть может. И разящий удар по нему будет беспощаден и необратим. Как удар каменного молотка. По черепу соплеменника. Много миллионов лет до нашей эры.
С легким сердцем я пришел в свой кабинетик. Включил электрический шипун. Можно и чаёк погонять с рафинадом.
Черт с ними — проблемами. Все завязалось в такой гордиев узел, что сама мысль об этом вызывает изжогу и желание отрыть колдовской меч и разрубить многие вопросы в мелкую вермишель.
Заварив чефирь, плюхнулся в кресло — в квадрат окна заглядывала улица, как человек. С небесными веждами, березовыми кудрями и детскими напевами. И почему я не пиит? Накропал бы что-нибудь бессмертное, вляпавшись в историю. Примерно такое: Чу! Слышите? Песня о небе в лунках с ангелами- рыбками, ждущим клева душ…
И только в моих умиротворенных мозгах проявилась эта странная строчка — телефонный сигнал. Как удар пяткой по лбу. От такого наглого вторжения в поэтический Мiръ я обварился кипятком. Мама родная! Что же это такое? Имею право я на личную жизнь или уже не имею? Но трубку цапнул. Выслушал уведомление. Молча. Я не говорить ни слова, и меня спросили, слышу ли я?
— Да, — ответил я, — все слышу.
Когда закончил разговор, обратил внимание на руку. В ней я зажимал алюминиевую солдатскую кружку. Я не чувствовал боли, хотя чай был заварен революционным кипяточком.
Потом боль пришла. От неё и собственного бессилия я влепил алюминиевую мину в стену.
Песня о небе в лунках с ангелами-рыбками, ждущих клева душ…
Ну-ну. Твоя первая и последняя строчка, Алекс, сказал я себе.
Первая и последняя. Следующая появится лишь после того, как ты, романтик, прихватишь за горло всю мерзость этого умалишенного мира — всех тех, кто объявил войну.
Она тлела, эта война. Необъявленная война. Как костер. Теперь она объявлена. В этом просчет врагов моих. Они уверены в победе.
Они заблуждаются, суки. Я их сделаю. Сделаю. И даже смерть моя меня не остановит — даже смерть.
У беседке, летней и воздушной, сидела девушка. Она сидела в шезлонге. Удобно отдыхать в подобном плетенном сооружении — британцы мастаки в вопросах комфорта. Казалось, Фору разморило на солнышке и она прикорнула, поникнув головой, как это делает младенец на материнском плече. И только червоточинка в точке «третьего глаза»…
Радовало лишь то, что она не почувствовала перехода из Этого, проклятого мира, в Тот, нам неведомый. В этом смысле, снайпер оказался гуманен. Хотя более бессмысленного убийства придумать было трудно.
Зачем уничтожать красивое растение? Чтобы доказать свое всесилие. Или это предупреждение. Скорее всего это так: предупредить. Но меня ли? Не господина Свечкина? Чтобы был сговорчивее в решении экономических вопросов. Не уверен. Он слишком мало действует на оружейном фронте. Впрочем, давление таки существует — статейка, мыльная бомба, а после — трупы, трупы, трупы. Много трупов на один квадратный метр полезной площади кладбища.
Возможно, наше движение верное. Иначе трудно объяснить причину возникновения этих серийных покойников. И враг наш рядом. Я чувствую его дыхание, взгляд, ухмылку.
Демонстрация силы никому не шла на пользу. Так могут работать две команды: или вояки из ГРУ, или хомутники из СБ.
А почему бы и нет? Если существует такая спецкоманда, как наша, почему не быть и другой, выполняющим задание родины? Достаточно вспомнить наш праздничный отдых в «Авроре». Смущает одно — свои против своих. Слишком западло. Есть непреложный закон Конторы: не идти против своих. Он существовал, когда я тянул лямку. Может, его отменили? А я не знаю.
… Я п р о ш е л п у т ь пули. И через метров триста, уже за территорией усадьбы, наткнулся на СВД. Снайперская винтовка с глушителем была кинута на сухой валежник под мощной сосной. Стрелков было двое топтались, как лоси.
Я поднял оружие за спусковой крючок — да, мне объявлялась война. Приклад был разбит вдребезги, а это на языке нашей общей зоны обозначало одно — выполнен заказ и более никто не имеет права применять хлопушку в лечебных целях.
Это был знак, чтобы я умерил свою прыть. Тот, кто бросил СВД, был уверен — я наткнусь на нее. И догадаюсь, что следующий свинцовый привет мой. Кто так беспокоиться о моем здоровье? Любопытно.
Конечно же, никто из обслуги, включая садовника на клумбе, не заметили ничего подозрительного. Обнаружили беду, пригласив девушку на обед. Кликнули раз, страдала повариха Евдокия, кликнули два. Побег внучек Василек за ней, бедолажной… Ой, люди добрые, что ж это деется?.. Ну и так далее.
Через час прибыл генерал Орехов под усиленной охраной. Желал лично убедиться, что все это не розыгрыш? Мой с Форой. Прошли к шезлонгу — через легкий пеньюар девушка просвечивалась и казалась фарфоровой, точно чашка.
— Какое безобразие, — проговорил мой высокопоставленный приятель. Такую красоту сгубить, подлецы.
— Ничего, я их…
Генерал шумно вздохнул, и мы почему-то направились к клумбовым кольцам, выложенным кирпичом. Над цветами трепыхало и стрекозило.
— Саша, добрый мой совет: займись прямым исполнением своих обязанностей, — проговорил генерал. — Это последнее предупреждение. Всем нам. Понимаешь?
— Нет, — признался я. — Все оставить так? Какая такая сила катит, что даже ты, генерал… — И спросил. — А может знаешь, и молчишь?
— Ничего не знаю. И знать не хочу.
— Ой, что-то тут нечисто, — покачал головой.
— Тьфу на тебя, дурака, — не на шутку осерчал. — Сейчас там, на небесах, такая кровавая баня, что сам Господь в черта превратился. Все вышло из-под контроля. И нашего тоже.
— Плохо работаете, товарищи.
— Ты тоже.
Молча походили вокруг клумб, как старые и слепые лошади. Птахи галдели во славу дня. Бабочки и стрекозы падали в цветы, мимикрируя. Мимикрия, вот в чем дело. Враг защищается испытанным способом —
