вы их судить по своему собственному закону?»
Мичэм понимал, что Капитан Джек сам знает, что это невозможно. «Закон белого человека правит этой страной, — повторил он. — Индейский закон мертв».
«Законы белого человека хороши для белых людей, — сказал Джек, — но им безразличны индейцы. Нет, друзья мои, я не могу дать повесить этих юношей. Я знаю, они поступили дурно — их кровь была дурной… Но не они начали первыми… Белые люди начали первыми… Нет, я не выдам моих юношей. Уводите солдат, и все неприятности прекратятся».
«Нельзя увести солдат, — возразил Мичэм, — пока вы остаетесь в Лава-Бедс».
Схватив руку Мичэма, Джек спросил умоляюще: «Скажите мне, мой друг, что мне делать? Я не хочу сражаться».
«Единственный способ заключить мир — это выйти из скал, — прямо ответил Мичэм. — Никакого мира не будет, пока вы остаетесь в Лава-Бедс».
«Вы предлагаете мне выйти и отдаться вам в руки, — воскликнул Джек. Я не могу этого сделать. Я боюсь — нет, не я боюсь, но мой народ боится. Я — глас моего народа… Я — модок. Я не боюсь смерти. Я покажу ему, [Кэнби], как могут умирать модоки».
И Мичэм, и Джек понимали, что говорить больше не о чем. Мичэм предложил Джеку вернуться вместе с ним в военный лагерь и продолжить переговоры вместе с Кэнби и остальными членами комиссии, но Джек отказался, он сказал, что ему нужно сначала посоветоваться со своим народом и что он даст знать членам комиссии, будет ли продолжена беседа.
Когда Мичэм сообщил генералу Кэнби о том, что Капитан Джек ни за что не выдаст группу Лодки Джима и потому никогда не отдаст цитадель Лава-Бедс без боя, Кэнби решил дать модокам, желающим покинуть цитадель, еще одну возможность сделать это. На следующий день он послал Винему уведомить Джека о том, что все желающие сдаться, могут пойти вместе с Винемой.
Пока Винема ждала, Капитан Джек созвал совет. Всего одиннадцать модоков проголосовали за то, чтобы принять предложение Кэнби. Лодка Джим, Джон Из Шончина и Курчавый Доктор — все резко высказались против сдачи, обвинив Кэнби и членов комиссии в замышлении предательства. Совет закончился тем, что сторонники Лодки Джима пригрозили убить всякого модока, который попытается сдаться.
В тот вечер, когда Винема скакала обратно в штаб-квартиру Кэнби, молодой модок по имени Веуим, приходившийся Винеме родственником, остановил ее на тропе, едва она отъехала от цитадели. Он сказал, чтобы она больше не приходила в цитадель и чтобы она передала своим белым друзьям, что они не должны больше встречаться на советах с модоками. Он сказал, что сторонники Лодки Джима собираются убить всех, кто против них. Винема прискакала в солдатский лагерь, но побоялась передать это предупреждение кому- нибудь, кроме своего мужа. Франк Риддл, однако, немедленно отправился в штаб-квартиру сообщить членам комиссии об этом предупреждении. Ни один из них не усмотрел в нем ничего, кроме пустых слов, сказанных в гневе.
Однако в Лава-Бедс гневные слова против миротворцев звучали все громче. В ночь на 7 апреля Лодка Джим и его сторонники решили выяснить свои отношения с вождем. Некоторые из них считали, что Джек готов предать их.
Джон Из Шончина открыл совет горькими словами: «Много раз белые люди ловили меня в западню и обманывали меня. Я не намерен вновь оказаться в дураках». Он обвинил мирную комиссию в надувательстве, в попытке выиграть время, пока армейское командование не пришлет еще больше солдат и пушек. «Когда им покажется, что у них достаточно людей, они кинутся на нас и не оставят в живых ни души».
Следующим говорил Черный Джим: «Прежде всего я не желаю, чтобы солдаты заманили меня в ловушку и пристрелили как собаку. Я хочу убить предназначенного мне человека прежде, чем они схватят меня». Затем он предложил убить членов мирной комиссии во время следующего совета с ними.
Когда Капитан Джек увидел, как далеко зашли говорившие в своих речах, он попытался убедить их в том, что они неправы. Он просил дать ему время договориться с членами комиссии, попытаться спасти Лодку Джима и его людей, а заодно добыть хороший участок земли под резервацию. «Я прошу вас только вести себя разумно и ждать».
Черный Джим обвинил Джека в слепоте: «Неужели ты не видишь, что солдаты прибывают почти каждый день? Или ты не знаешь, что последняя партия солдат привезла с собой большие пушки, стреляющие пулями величиной с твою голову? Члены комиссии собираются заключить с тобой мир, сняв тебе голову из такой вот большой пушки». Другие ораторы поддерживали доводы Черного Джима: «Твои слова бесполезны. Мы обречены. Будем сражаться, чтобы поскорее умереть. Все равно мы должны умереть».
Понимая, что бесполезно продолжать разговор, Джек повернулся, чтобы покинуть совет, но Черный Джим остановил его: «Если ты — наш вождь, обещай нам, что ты убьешь Кэнби при следующей встрече».
«Я не могу этого сделать, и я не сделаю этого».
Лодка Джим, до тех пор молча наблюдавший, теперь выступил навстречу своему вождю. «Ты убьешь Кэнби или будешь убит сам. Ты убьешь его или будешь убит своими людьми».
Джек понимал, что это вызов ему как вождю, однако он сдерживал свой гнев. «Почему ты хочешь, чтобы я поступил подобно трусу?»
«Это не малодушный поступок, — резко возразил Лодка Джим. — Нужна отвага, чтобы убить Кэнби на глазах у всех его солдат».
Отказавшись что-либо обещать, Джек вновь поднялся, чтобы покинуть совет. Один из людей Лодки Джима набросил ему на плечи шаль и женский головной убор, злобно насмехаясь над ним: «Ты — женщина, женщина с рыбьим сердцем. Ты — не модок. Мы отрекаемся от тебя».
Чтобы удержать свою власть, чтобы выиграть время, Джеку следовало говорить. «Я убью Кэнби», — сказал он и, оттолкнув воинов, один прошел в свою пещеру.
Винема не принесла никаких вестей ни на следующий день, ни через день, и вот Чарли Бостонца, умевшего говорить по-английски и понимавшего английскую речь, послали сообщить генералу Кэнби, что модоки хотят совещаться с ним и с членами комиссии в пятницу утром 11 апреля. Чарли Бостонец сказал Кэнби, что модоки придут без оружия и ждут того же от комиссии.
Утром 10 апреля Джек созвал людей возле входа в свою пещеру. Был весенний день, ночной туман быстро таял в лучах солнца. «Мое сердце подсказывает мне, что обращаться к вам, все равно что обращаться к облакам и к ветру, — сказал Джек, — но я хочу сказать, что жизнь сладка, любовь сильна; человек сражается, спасая свою жизнь; и убивает человек для того, чтобы достичь желаемого сердцем; это и есть любовь. Смерть — могучее зло. Смерть придет к нам очень скоро». Он говорил своим слушателям о том, что, если они вновь начнут борьбу, они все умрут, и с ними умрут женщины и дети. Если им суждено сражаться, пусть солдаты начнут сражение. Он напомнил им о своем обещании, данном комиссии, не начинать военных действий, пока идут мирные переговоры. «Дайте мне показать миру, что Капитан Джек — хозяин своего слова», — просил он. Потом он сказал о своем обещании убить генерала Кэнби. «Не вынуждайте меня держаться этого слова. Если я буду держаться слова сказанного во гневе, мы обречены. Лодка Джим, ты знаешь это не хуже меня».
«Мы хотим, чтобы ты сдержал свое обещание, — ответил Лодка Джим. — Ты должен убить Кэнби. Твоя речь хороша, но теперь поздно вести такие речи».
Джек оглядел пятьдесят мужчин, сидевших на камнях вокруг него. Солнце ярко освещало их темные лица. «Все, кто хочет, чтобы я убил Кэнби, — сказал он, — пусть встанут». Только дюжина его верных сторонников остались сидеть.
«Я вижу, что вы не любите жизнь, вы ничего не любите». Его голос был мрачен, он искал какого- нибудь выхода. Наконец он сказал, что на совете с Кэнби он вновь скажет генералу о том, чего хотят модоки. «Я спрошу его много раз. Если он согласится на мои условия, я не стану его убивать. Вы слышите меня?»
«Слышим», — ответили индейцы.
«Вы согласны со мною?»
«Да», — ответили они.
