плодом его тревожных размышлений.
– В конце концов, сможет ли Скил рассказать нам что-нибудь важное? Его телефонный звонок был очень странным, хотя говорил он довольно уверенно. Никаких драматических требований обеспечить ему безопасность – просто ясное, уверенное заявление о том, что он знает, кто убил Оделл, и решил покончить с этим делом.
– Очевидно, что это не он задушил ее, – проговорил Ванс. – Моя теория, как вы знаете, заключается в том, что он прятался в стенном шкафу, когда совершалось это темное дело. Замочная скважина шкафа находится на прямой линии с тем концом тахты, где была задушена леди. И если его соперник действовал в то время, как он находился в шкафу, то не без основания можно предполагать, что он подсматривал в нее. Вы помните, как ему не понравилось, когда я расспрашивал его об этом?
– Но в таком случае…
– О, я знаю. Существует множество всевозможных ученых возражений против моей рядовой теории. Почему он не поднял тревоги? Почему он не сказал об этом раньше? Почему то? И почему это? Вы знаете, я не вездесущ, я даже не делаю вида, что у меня есть логическое объяснение для различных теорий моего воображения. Моя теория – это только набросок в общих чертах. Но, тем не менее, я убежден, что щеголеватый Тони знает, кто убил его любовницу и разграбил квартиру.
– Но из тех троих, кто мог пробраться в ту ночь в квартиру Оделл, то есть из Мэнникса, Кливера и Линдквиста, – Скил, по-видимому, знает только одного Мэнникса.
– Да, верно. А Мэнникс, кажется, единственный из всего трио, кто знает Скила… Это интересно.
Хэс встретил нас на Франклин-стрит у входа в здание уголовного суда. Он был так же нетерпелив и возбужден и пожал нам руки торопливо и без своего обычного приветствия.
– Сниткина я поставил у лифта, – сказал он, наскоро поздоровавшись, – Бэрк в холле наверху и Эмери с ним, ждет, когда его впустят к Свэкеру.
Мы вошли в опустевшее тихое здание и поднялись на четвертый этаж. Маркхэм отпер свою дверь и мы прошли к нему.
– Гилфойл, человек, который приставлен к Скилу, – объяснил Хэс, пока мы усаживались, – должен доложить по телефону в Бюро уголовных преступлений, когда Щеголь выйдет из дома.
Было без двадцати десять. Через пять минут приехал Свэкер. Вытащив свой блокнот для стенографирования, он поместился за дверью, где мог слышать все, не будучи видимым.
Маркхэм закурил сигару, Хэс потянулся к ящику. Ванс уже безмятежно затягивался дымом. Он вел себя спокойнее всех; устроившись в большом кожаном кресле, он томно смотрел в пространство и казался неуязвимым для всех забот и жизненных тревог. Но по тому, как подчеркнуто аккуратно он сбрасывал пепел в пепельницу, я понял, что он тоже взволнован. Пять или шесть минут прошли в полном молчании. Затем сержант недовольно заворчал.
– Нет, сэр, – сказал он, как бы завершая какую-то невысказанную мысль, – в этом деле что-то не так. Вот находятся эти драгоценности в полном порядке, в пакетике… и тут же Щеголь предлагает донести… Что-то тут не так.
– Это утомительно, я знаю, сержант, но это не совсем лишено смысла. – Ванс лениво перевел глаза на потолок. – Парень, который изъял эти побрякушки у Оделл, не нуждается в них. Фактически он не хотел их брать – они тяготили его.
Это было уже слишком для Хэса. События последних дней выбили у него из-под ног всякую почву для спора, и он впал в напряженные размышления. В десять часов он нетерпеливо вскочил и, подойдя к двери, выглянул в холл. Вернувшись, он сравнил показания своих часов с часами на стене и начал беспокойно шагать по комнате. Маркхэм пытался разобрать какие-то бумаги у себя на столе, но сейчас же оттолкнул их нетерпеливым движением.
– Он должен быть уже на пути сюда, – заметил он, пытаясь говорить бодрым тоном.
– Он придет, – прорычал Хэс, – или должен будет бесплатно прокатиться сюда. – И он продолжал ходить по комнате.
Через несколько минут он резко повернулся и вышел в холл. Мы слышали, как он окликнул Сниткина в лестничный пролет, но когда он вернулся, выражение его лица ясно показывало, что о Скиле все еще нет никаких вестей.
– Я позвоню в Бюро, – сказал он, – и узнаю, что сообщил Гилфойл. Мы будем тогда знать, по крайней мере, когда Щеголь вышел из дома.
Но когда сержант созвонился с Главным управлением, ему сказали, что Гилфойл еще ничего не сообщал.
– Это чертовски странно, – заметил он, вешая трубку.
Было уже двадцать пять минут одиннадцатого. Маркхэм начал тревожиться. Упорство, с которым этот проклятый случай сопротивлялся всем попыткам раскрыть его, привело Маркхэма в тупик, и он надеялся, почти с отчаянием, что этот утренний разговор со Скилом раскроет тайну или, по крайней мере, даст ему сведения, на основании которых он сможет предпринять что-нибудь. Теперь, когда Скил опаздывал на это свидание, его напряжение достигло предела. Он нервно оттолкнул свой стул и, подойдя к окну, стал всматриваться в сплошную завесу дождя. Когда он вернулся к столу, его лицо было неподвижно.
– Я даю нашему другу время до половины одиннадцатого, – мрачно сказал он. – Если он не придет, вам, сержант, лучше всего будет позвонить в полицейский участок, чтобы те послали за ним свою машину.
Еще несколько минут прошло в молчании. Ванс сидел в своем кресле с полузакрытыми глазами, но я заметил, что, хотя сигарета все еще торчала у него во рту, он не курил. Он наморщил лоб и был совершенно неподвижен. Я знал, что какая-то необъяснимая загадка волновала его. Его оцепенение означало особое напряжение и сосредоточенность. Внезапно он сел прямо, широко раскрыв глаза. Он бросил сигарету в пепельницу резким отрывистым движением, которое свидетельствовало о его внутреннем возбуждении.
– О, господи! – воскликнул он. – Этого просто не может быть! И все же, – его лицо потемнело, – и все же, клянусь, это так! Каким я был ослом! Каким колоссальным ослом!
Он вскочил на ноги и застыл, глядя на пол, как будто внезапно испугавшись собственных мыслей.
