– Видите ли, я совершенно убежден в том, что вы мне не поверите, – заявил он ровным тоном. – Но девушку убил Спотсвуд.
– Что вы говорите! – в голосе Маркхэма зазвучала нескрываемая ирония. – Так это был Спотсвуд? Дорогой мой Ванс, я положительно сражен. Я бы тотчас же позвонил Хэсу, чтобы он почистил наручники, но, к несчастью, в наше время такие чудеса, как удушение одного человека другим на расстоянии, признания не находят… Пожалуйста, разрешите заказать вам еще один кофе.
Ванс простер к нему руки театральным жестом.
– В том, как вы цепляетесь за оптическую иллюзию, Маркхэм, каждый образованный человек увидит нечто безмерно примитивное. Я бы сказал, что вы точь-в-точь ребенок, который верит, что фокусник действительно создает кролика в шляпе, просто потому, что он видит, как это происходит.
– Теперь вы становитесь невежливы.
– Возможно, – охотно согласился Ванс. – Но необходимо что-то предпринять, чтобы оттащить вас от известных фактов. Вам так не хватает воображения, старина.
– Вы хотите, чтобы я закрыл глаза и представил себе Спотсвуда, сидящего здесь, наверху, в Стюйвезент-клубе и протягивающего руки к 71-й улице. Но я просто не могу этого сделать. Я самый обыкновенный человек. Такое видение показалось бы мне нелепым и напоминало бы бред курильщика гашиша. Я не гожусь для этого.
– Пожалуй, моя мысль, действительно, кажется сверхъестественной. Но я прав, так как, видите ли, в данном случае как раз невозможное – верно. О, что Спотсвуд виновен – нет никакого сомнения. И я буду упорно отстаивать это. Больше того, я и вас собираюсь в этом убедить, потому что ставка тут – ваше, как мы по-дурацки говорим, «доброе» имя. А сейчас вы прикрываете настоящего убийцу, Маркхэм.
Ванс говорил с непринужденной уверенностью, не требовавшей аргументации для подкрепления его речи и по изменившемуся лицу Маркхэма я понял, что он уже не ставит слова Ванса ни во что.
– Расскажите мне, – сказал он, – как вы пришли к фантастическому убеждению о виновности Спотсвуда.
Ванс смял в пепельнице сигарету и положил руки на стол.
– Начнем с моего квартета возможностей – Мэнникс, Линдквист, Кливер и Спотсвуд. Понимая, что преступление было тщательно подготовлено и его единственной целью было убийство, я понимал также, что его мог совершить лишь человек, безнадежно запутавшийся в сетях нашей дамы. Помимо членов моего квартета, никто не мог быть замешан в это дело, иначе мы хоть что-нибудь знали бы о нем. Поэтому один из четверых был виновен. Далее, Линдквист был освобожден от подозрения, когда выяснилось, что во время убийства Скила он лежал в больнице; ведь совершенно очевидно, что оба убийства совершило одно и то же лицо…
– Но, – прервал его Маркхэм, – у Спотсвуда не менее убедительное алиби для той ночи, когда была убита Канарейка. Почему от подозрений можно освободить одного и нельзя другого?
– Очень жаль, но я не могу согласиться с вами. Одно дело – находиться в постели в известном всем лечебном учреждении, будучи окруженным неподкупными и незаинтересованными свидетелями, быть там и до и во время события; но быть без свидетелей в квартире леди, как был Спотсвуд в тот роковой вечер, за несколько минут до ее смерти, а затем в такси одному около пятнадцати минут – это дело другое. Насколько мы знаем, никто собственно и не видел леди живой после отъезда Спотсвуда.
– Но доказательство того, что она была жива и говорила с ним – неопровержимо.
– Справедливо. Я признаю, что мертвые женщины обычно не кричат и не зовут на помощь, а потом не беседуют со своим убийцей.
– Понимаю. – Маркхэм говорил с сарказмом. – Вы думаете, что это был Скил, изменивший свой голос.
– О, господи! Нет. Что за остроумное предположение! Скил совсем не хотел, чтобы его обнаружили. Зачем бы он стал проявлять такой идиотизм? Это, конечно, не объяснение. Когда мы найдем ответ, он будет прост и понятен.
– Это звучит ободряюще, – улыбнулся Маркхэм. – Но продолжайте свои обоснования виновности Спотсвуда.
– Таким образом, трое из моего квартета были возможными убийцами, – повторил Ванс. – Основываясь на этом, я предложил вечер светских развлечений, чтобы положить их всех под психологический микроскоп, если так можно выразиться. Должен признаться – вначале я думал, что убийство совершил Кливер или Мэнникс, так как по их собственным утверждениям любой из них мог бы совершить его, не приходя в противоречие с известными нам обстоятельствами дела. Поэтому, когда вчера вечером Мэнникс отклонил ваше предложение играть в покер, я сначала устроил испытание Кливеру. Я подмигнул мистеру Аллену, и он немедленно начал осуществлять свой план.
Ванс остановился и поднял глаза.
– Может быть, вы припомните ход событий? Было каре валетов, Аллен сделал Кливеру флеш, а мне дал трех королей. У остальных на руках была такая мелочь, что они вынуждены были спасовать. Я начал игру, Кливер остался. На прикупе Аллен дал мне еще одного короля, а Кливеру карту, нужную ему для полного флеша. Дважды я предлагал небольшую сумму, и оба раза Кливер подымал ставки.
Наконец, я предложил ему открыть карты и, конечно, он выиграл. Ему ничего не оставалось делать, как выиграть. Но он играл уверенно. Раз я начинал игру и прикупил две карты, высшая комбинация, которая могла быть у меня – четыре одинаковых карты. Кливер это знал, а имея стрит-флеш, он знал также еще до того, как я предложил поднять ставки, что я побит. Я сразу понял, что он не тот человек, которого я ищу.
– Почему?
– Маркхэм, игрок в покер, который подымает ставки с постоянной уверенностью в выигрыше, не имеет самоуверенности тонкого и в высшей степени способного игрока, настоящего игрока. Этот человек не пойдет на огромный риск с незначительными шансами на победу, потому что он в некоторой степени обладает тем, что психологи называют комплексом низменных свойств, и инстинктивно цепляется за каждую возможность защитить и возвысить себя. Короче – он не полноценный, не настоящий игрок. А человек, который убил Оделл, был великим игроком, способным поставить все на один поворот колеса – ведь, убивая ее, он так и
