против революции, потому что если школы превращаются в рассадники контрреволюционной деятельности, и особенно если это деятельность с применением насилия, и особенно если она связывается с саботажами, бомбами и другими актами, организуемыми ЦРУ в разных местах, с агрессиями Соединенных Штатов, с экономической блокадой, которая обязывает страну защищаться, - тогда у нас не остается другого выбора. В условиях действительно гармоничных отношений внутри общества ты можешь сказать, с экономической точки зрения: если у меня есть триста миллионов песо на образование, я оставлю двести миллионов для небогатых слоев, для тех, кто не может платить за школу, и сэкономлю сто миллионов, которые могу направить на здравоохранение, строительство жилья, на экономическое развитие; необязательно оставлять их для слоев, которые могут заплатить за школу. Потому что даже сегодня на Кубе есть семьи, которые могли бы заплатить за частную школу, и не потому, что они промышленники или землевладельцы, а потому что они получают тысячу песо в месяц, потому что они врачи, инженеры или рабочие. Здесь есть семьи, получающие более тысячи песо каждый месяц, много семей, потому что есть те, кто работает дома, у кого только один ребенок, они могли бы платить за школу пятьдесят или даже сто песо.
Даже социалистическое государство, если сочтет это удобным, могло бы иметь платные школы, с тем чтобы существовали в достатке и были бы не хуже школы для остальных детей. Если бы частные, религиозные школы существовали в стране, где начинается революция, можно было бы считать, что они оказывают услугу делу образования страны и помогают нести расходы на образование. Страны третьего мира, страны развивающиеся, у которых нет больших денег и много нужд, могут сказать: эти сто миллионов я предназначу на другие цели.
Так что отнюдь не рассматривая национализацию частных школ догматически, как необходимость, я смотрю на частные школы даже как вклад определенных слоев в экономику страны и как помощь для того, чтобы употребить фонды, которые могли бы предназначаться для школ, на другие, очень важные нужды. Я не рассматриваю это как догму революции. Я говорю о нашем частном опыте, который был иным. Мы сумели достичь того, что можно назвать идеалом: дать всем детям страны одинаковую возможность получить качественное образование.
Фрей Бетто. Команданте, в детстве я слышал, как некоторые священники говорили, что нам надо бороться против коммунизма, против социализма, потому что с приходом социализма закрываются церкви, убивают священников, насилуют монахинь, вешают епископов. Я спрашиваю: на Кубе закрывали церкви, расстреливали священников, пытали епископов, как это было в Бразилии во время режима военных? Как было дело?
Фидель Кастро. Я сейчас объясню. Думаю, что в классических революциях истории возникали серьезные конфликты между революцией, политическими движениями и церковью; такие конфликты существовали. Иногда – с католической церковью; в бывшей царской империи – с православной церковью.
Фрей Бетто. В Мексике – мексиканская революция…
Фидель Кастро. Да, я собирался ее упомянуть, но обратился к более давним временам. Даже Реформа породила очень бурные конфликты, когда возникает движение Лютера, и Кальвина, и разных церквей. Реформы привели к насилию и кровопролитию. Всегда, самых ранних лет, мне говорили о Варфоломеевской ночи во Франции; это исторический факт, тысячи людей были убиты из-за религиозных конфликтов. То есть вспыхивало насилие не только в ходе политических и социальных конфликтов, но также и в ходе самих религиозных движений – очень интенсивное, в очень широком масштабе. Не знаю, подсчитывал ли кто-нибудь, сколько народу погибло по этим причинам.
Фрей Бетто. А инквизиция?
Фидель Кастро. Да, начиная с инквизиции, с одной или с другой стороны, потому что, насколько я понимаю, все так или иначе прибегали к насилию: иногда государство, иногда церковь. Словом, не только политические конфликты приводили
к насильственным действиям между какой-нибудь церковью и политическим движением, но – хочу сказать – и сами религиозные движения бывали кровопролитными. И говорить не стоит, что, когда возникает христианство, во имя старой языческой римской религии были принесены в жертву миллионы христиан.
Неизвестно, сколько христиан убила Римская империя за триста лет, начиная с Христа, который был первым, до последнего человека перед тем, как христианство превращается в официальную религию империи.
В общем, в самих церковных битвах было много жертв, применялось насилие против церкви, а затем церковь также в значительной степени прибегала к насилию. Поэтому нет абсолютно ничего странного в том, что вспыхивает насилие между революционным политическим движением и церковью.
В классических революциях, если мы начнем с Французской революции – события, представляющего большой исторический интерес, то в ходе этой революции были жестокие столкновения между ней и церковью, не всей церковью, а ее частью. Ведь
не надо забывать, как начинается Французская революция – с собрания, в котором участвовало три социальных сословия: знать, духовное сословие и третье сословие, то есть торговцы, доктора, юристы, ремесленники, то, что мы могли бы назвать средним классом. И именно духовное сословие и рядовые священники, хотя и не обошлось без некоторых епископов, определили большинство третьего сословия; так что король когда созывает это собрание, даже иные представители знати поддержали средние слои населения, но большинство определяли именно церковники и рядовые священники, находившиеся там, несколько архиепископов а также некоторые представители знати. Не надо забывать о Лафайете и ряде других, которые поддержали эту революцию. Это была первая классическая революция современности, и она была насильственной. В этой борьбе были убиты епископы и священники с одной и с другой стороны, с обеих сторон, не только с одной; но не надо забывать, что духовное сословие, священники, сыграли решающую роль в возникновении Французской революции.
Эти конфликты в той или иной форме повторяются во время второй великой социальной революции нашей эпохи, революции большевиков. Я не знаю многих фактов, но представляю себе, что, как, во всякой революции, должны были возникнуть отдельные конфликты между церковью и революцией, могли быть расстрелянные священники;
я не знаю в самом деле: рассматривая эти большие исторические процессы, не обращаешь особого внимания на отдельные факты; мне более известно о том, что произошло в этом плане – было написано много книг – во время Французской революции; но там тоже были конфликты.
Революция здесь, в нашем полушарии, мексиканская революция, тоже была революцией социальной; не социалистической, а социальной. И тоже было всякое, часть церкви была с революцией, часть – против, что породило насилие и серьезные конфликты; она была кровопролитной. Если вспомнить, например, испанскую гражданскую войну, мы увидим, что там тоже пролилось немало крови, каждая сторона сурово расправлялась с противниками, и были расстрелянные священники, может, и расстрелянные епископы с одной стороны, и также, возможно, расстрелянные священники с другой стороны.
Если мы обратимся к нашей революции, то увидим, что это глубокая социальная революция. Однако не было ни одного случая, чтобы расстреляли епископа, расстреляли священника, не было ни одного случая, чтобы священника подвергли физическому насилию, пытали. В этом отношении самое примечательное, я бы сказал, то, что этого
ни разу не случилось ни со священником, ни со светским лицом. Потому что мы
со времени в Сьерра-Маэстра и со времени принятия законов, о которых я тебе говорил, законов против тех, кто пытал и убивал, внушили всем нашим бойцам глубокое уважение к человеческой жизни, глубокое уважение к человеческой личности, неприятие произвола, несправедливости, физического насилия в отношении людей, в отношении пленных.
Мы выиграли войну не только сражаясь, мы выиграли ее и потому, что сумели держаться с пленными определенной политики. Не было ни одного случая, чтобы пленного вражеского солдата расстреляли; ни одного случая, чтобы пленного врага подвергли пыткам, даже с целью вырвать у него важную информацию. У нас, конечно, были законы, мы могли обнаружить шпиона и судить его, присудить к наказанию и даже
