пришла. Ответил, подровняв бумаги:
— Елена Владимировна, все зависит от предмета нашего разговора. Конечно, постараюсь сделать все, чтобы о вашем визите никто не узнал. Если это не пойдет во вред делу.
— Это не пойдет во вред делу.
— Отлично.
— Не пойдет, потому что… Потому что я хочу попросить вас помочь Лотареву.
— Помочь в каком смысле?
— Как бы это вам объяснить… — Меднова замолчала.
Рахманов терпеливо ждал.
Наконец, набравшись духу, девушка усмехнулась, сказала:
— Конечно, вы понимаете: я его люблю. Но дело не в этом. Я прошу помочь Сергею совсем по другой причине. Совсем по другой.
— По какой?
Меднова теперь смотрела на него нахмурившись. Давно Рахманов уже не видел такой силы в глазах. В убежденности ей не откажешь.
— Лотарев большой художник. Действительно большой художник. Поверьте мне. Я в этом понимаю.
Рахманов промолчал. Она в этом понимает… С таким же успехом можно сказать, что все в этом понимают. Ни одной картины Лотарева он не видел, а то, что за одну из них Новлянская заплатила пятнадцать тысяч, еще не показатель. Это могла быть всего лишь плата за услугу. Впрочем, он готов допустить… Лотарев талантлив, но не более же того.
— Елена Владимировна, я вам верю. «Лотарев большой художник». Что дальше?
— Он не только большой художник. Он еще и честный человек. Абсолютно честный. Просто он попал в беду. И ему нужно помочь.
Рахманов снова занялся подравниванием бумаг. Сказал, закончив:
— Попал в беду. Все же, наверное, не без собственных усилий? А? Елена Владимировна?
— Нет. Собственные усилия здесь ни при чем. Его втянули обманом.
— Втянули. Кто же его втянул?
— Люди, которые его окружают и которым он доверяет.
— Понятно. Но ведь Лотарев не мальчик. Он должен был понимать, что к чему, и куда может привести втягивание. Так ведь?
— Не обязательно.
— Не обязательно… — Рахманов продолжал наводить порядок на столе. Допустим. Ну а кто же его втянул? Конкретно?
— Всех я не знаю. Но думаю, здесь не обошлось без этой московской гранд-дамы. Веры.
Имеется в виду Новлянская, подумал Рахманов.
— Веры? А фамилия?
— Фамилия ее, кажется, Новлянская. Да ее знает чуть ли не вся Москва. Думаю, вы о ней слышали.
— Слышал. Все из «втягивающих»? Или есть еще?
— У Сергея еще есть друг. Саша Чирков, хирург-косметолог. С этим Сашей они — не разлей вода. Не знаю, но мне этот Саша кажется ужасно скользким. Как уж.
— Кажется скользким. Согласитесь, довод довольно слабый.
— Ничего не слабый. Уверена: этот Саша как-то использует Сергея. Причем давно.
— У вас есть конкретные факты? О каких-то делах Лотарева, связанных с Новлянской и Чирковым.
— Конкретных нет. Но ведь не обязательно знать конкретные факты. Достаточно видеть, что это за люди.
Рахманов покрутил ручку. Все, как он и предполагал. Меднова обеспокоена судьбой Лотарева и хочет ему помочь. Это вполне естественно. Посмотрел на девушку:
— Елена Владимировна, ваше беспокойство я вполне понимаю. Но давайте будем справедливы.
Меднова взглянула настороженно:
— Давайте.
— Так вот. Ваш друг, Сергей Лотарев, как вы говорите, попал в беду. Допустим, вы правы, попал не сам, его втянули. Но ведь он от этого имел навар, и неплохой. Сейчас у него квартира, машина, он ни в чем не нуждается. Вы скажете, все это он заработал сам. Может быть. Но согласитесь: без связи с этими людьми, с Чирковым и с Новлянской, вряд ли он имел бы все это. Или я не прав?
Меднова покачала головой:
— Андрей Викторович, Лотарев мог использовать связи, но при этом оставаться абсолютно честным человеком.
— Не знаю. — Рахманов опять посмотрел на собеседницу. Сидит, покусывая губу. В глазах все та же настороженность. Продолжил: — Не знаю. На моих глазах, например, Лотарев несколько раз лжесвидетельствовал, пытался ввести в заблуждение следствие. Он пользовался заведомо поддельными документами. Так что назвать его абсолютно честным человеком я не могу. Никак. Уж извините.
— Вы говорите, он лжесвидетельствовал? И использовал поддельные документы?
— Да. Вы сомневаетесь?
— Нисколько. И это все? Он ничего не сделал больше?
— Пока ничего. Вам что, мало?
— Нет, мне этого не мало. Просто мне кажется: у каждого человека, я имею в виду у мужчины, особенно молодого, бывает в жизни такой период.
— Какой именно?
— Ну, когда он как бы идет по лезвию ножа. И должен выбрать: или-или. Или он станет преступником, или останется честным человеком. Такой период наступает абсолютно у каждого. Я уверена: такой период был даже у вас. Даже если вы мне скажете, что не было, я не поверю. Это, по-моему, неизбежно.
Интересно, мелькнуло у Рахманова. Девушка совсем не глупа. У него действительно был такой период. Правда, в отроческом возрасте, но был. Посмотрел на Меднову. Черт! Сидит, закинув голову, в глазах слезы. Потянулся к графину, налил в стакан воды:
— Елена Владимировна, выпейте.
Взяла стакан, отхлебнула. Поставила. Достала платок, промокнула под глазами. Все это может быть комедией. Да нет. В самом деле расстроена. Спрятала платок в карман. Улыбнулась:
— Извините. Я не хотела. Все, я успокоилась. Спасибо.
— Ничего страшного. Успокоились, и отлично.
— Я хотела попросить вас о помощи, потому что не могу так больше. Я боюсь.
— Боитесь чего?
— Боюсь за Сергея. Сегодня я узнала: ему угрожают какие-то уголовники. Ему и этому его другу, Саше Чиркову.
— Он сам вам об этом сказал?
— Нет. Разве он скажет. Сергей же строит из себя храбреца.
— Из чего вы вывели, что им угрожает опасность?
— Ну… Сейчас я в квартире одна — бабушка на даче. Последнюю неделю Сергей жил у меня. Мне он, конечно, ничего не сказал. Но я все поняла и так. Он все время на нервах. Перед тем как выйти, смотрит в окно. Когда едем в машине, следит, нет ли кого-то сзади. Один раз соседка в дверь позвонила, так он меня к двери не подпустил. Я же чувствую, что с ним творится.
— А Чирков тоже себя так ведет?
— С Чирковым они сейчас не видятся, только переговариваются по телефону. Чирков тоже боится. Эту неделю он ночевал в мастерской у Сережиного друга, Володи Глинского — домой ехать боялся.
Рахманов попытался вспомнить: слышал ли он от кого-нибудь об этом Глинском, у которого есть мастерская. Вроде нет.
— И долго Чирков там ночевал? У Глинского?
