веселит сердце.
Завожу машину и вдруг, без видимых причин, тяжелая смрадная волна ужаса накрывает меня с головой. Я уже никуда не хочу ехать. Я больше не понимаю, зачем это нужно. Что за странная идея: путешествовать в поисках новых кошмаров, от одного наваждения к другому, от мало-мальски контролируемого сумасшествия к абсолютному безумию?!
В этот момент я не верю себе. Давешние дивные события кажутся мне навязчивым бредом. Чувствую себя внезапно исцелившимся. Поскуливаю от желания немедленно зажить нормальной человеческой жизнью. Пойти в магазин, купить ящик пива, выдуть его в одиночестве, а завтра, с похмельной, но поумневшей головой окунуться в дела.
Меня спасло врожденное упрямство. Стиснул зубы так, что от нежной эмали откололся микроскопический кусочек. Резкая боль немного привела меня в чувство. Я закурил, подождал, пока она утихнет, а потом аккуратно вырулил из забитого дорогим частным транспортом двора. Остановился у аптеки на углу, купил пачку обезболивающего, на тот случай, если ночью, где-нибудь в чистом поле раненый зуб захочет оказаться в центре внимания. И неторопливо, памятуя о прискорбном состоянии собственных нервов, покатил в сторону области.
Часа полтора спустя, преодолев несколько заторов и отъехав километров на сорок от кольцевой дороги, я, наконец, понял, что спасся почти чудом.
Глава 67
Рупавачара
Рупавачара не нуждаются в <...> доме (который возникает одновременно с их рождением).
Поездка вышла чрезвычайно приятная. Этакое неспешное летнее путешествие, с ночевками в лесу, сбором земляники на завтрак, бурными купаниями в окрестных водоемах и сердечной дружбой с прекрасными пейзанками столетней выдержки, которые поили меня парным молоком и без особой надежды пытались обрести в моем лице оптового покупателя сельскохозяйственной продукции.
Я-то, признаться, предполагал, что на пути моем встанут какие-нибудь огненноокие демоны, разверзнутся бездонные пропасти, заворкуют сирены, прольется смоляной дождь, стирающий тело человечье с лица земли, словно бы плоть наша - кособокий детский рисунок мелом на жестяной стене гаража. На худой конец, думал я, все окрестные маньяки выйдут на трассу, одержимые идеей автостопа и станут набиваться мне в попутчики, а придорожные лесопосадки заполнятся неопознанными летающими персонажами 'Секретных материалов'. Но ничего в таком духе не случилось. Ехал, ехал и, наконец, приехал - вот и вся моя одиссея.
Приморский город, который, согласно документам и некоторым смутным воспоминаниям, я должен был полагать своей родиной, поначалу произвел на меня препоганое впечатление. Жарко, пыльно, хотя время, вроде бы, близится к закату. Да и пейзаж унылый: скверно оштукатуренные жилые бараки перемежаются тюремного вида заборами и ветхими корпусами промышленных предприятий. Толстые тетки в ярких платьях, с блестящими от пота лицами, несут в прозрачных пластиковых пакетах кровавые комки мяса и увядшую зелень; загорелые, жилистые, словно бы провяленные на солнце мужчины пьют вино в тени чахлых акаций; дети орут так, словно игра для них - сущая мука.
Я совсем было затосковал, но по мере продвижения от окраины к центру бараки сменились пяти- и девятиэтажками, деревья излечились от чахотки, а нестройные колонны распаренных теток украсились длинноногими красотками в куцых, едва прикрывающих грудь маечках. Отвращение мое сменилось вполне лирической скукой.
Исторический центр выглядел почти буржуазно: первые этажи элегантных построек XIX века были отданы под магазины и ресторации, тротуары пестрели зонтиками уличных кафе, а по мостовой сновали древние, но живучие Тойоты, Опели, Фольксвагены и даже - матерь божья! - Мерседесы. Другое дело, что богатство здесь соседствовало с упадком, а роскошь с убожеством: на углу прекрасно отреставрированного дома, вмещающего, если верить вывескам, ювелирный магазин, стриптиз-клуб и салон эксклюзивного дамского белья, приютился пункт приема стеклотары; в центре вымощенного розовой брусчаткой тротуара помещался ржавый, смердящий мусорный бак, а прекрасная обладательница невесомой блузки от Диора и бриллиантовых серег сидела на террасе ресторана, демонстрируя праздношатающимся эстетам загорелые ножки в резиновых шлепанцах-вьетнамках с пластиковыми ромашками.
Все это вместе создавало пленительную атмосферу задушевного распиздяйства.
Что ж, решил я, где и разыгрываться моей любительской драме метафизических исканий, как не в этом захолустном театре абсурда...
Что касается сценария, его у меня не было. Всю дорогу я почему-то не слишком верил, что доберусь до места, а, добравшись, показал себя стойким последователем Винни-Пуха. Решил, что для начала надо как следует подкрепиться. Заодно и план ближайших действий составить. Например, понять, где я буду ночевать. Дома-то у меня тут нет... Или все же есть?
Хороший вопрос.
Заведение, на полупустой террасе которого я углядел безумицу в бриллиантах и шлепанцах, показалось мне вполне привлекательным: деревянные столешницы, гигантские подсолнухи-мутанты в напольных вазах и их миниатюрные копии в керамических кувшинах, свечи, алые салфетки и тонкое стекло стаканов. Да и запахи, доносящиеся с кухни, меня заинтриговали. Мясо и кофе здесь, кажется, готовили неплохо, прочее я счел несущественным.
Минут пять я потратил на поиски места для парковки: ресторан с террасой располагался на углу обычной улицы с двусторонним движением и пешеходной зоны, поэтому желающих пристроить свой автомобиль хватало. Пришлось чуть ли не квартал пятиться задним ходом в поисках свободного пространства, но я победил.
Выхожу на тротуар, с наслаждением топочу по щербатому асфальту истосковавшимися по ходьбе ногами, тяну спину, разминаю плечи - благодать!
И вдруг чувствую, что должен перейти на другую сторону. Почему - не понимаю. Вроде бы, ресторан, в котором я собрался кормиться - вот он, в сотне метров, зачем через дорогу скакать? Но идти по этому тротуару невыносимо.
Я все же нашел некий компромисс, пошел по мостовой. Благо автомобилей тут немного, да и те не носятся, а ползают туда-сюда в надежде обрести временный приют. Иду осторожно, оглядываясь по сторонам, ключи от машины на пальце верчу демонстративно: дескать, я свой, не пешеход какой-нибудь, мне можно тут ходить. Коллеги относятся с пониманием, аккуратно меня объезжают.
'С чего это у тебя нервы расшалились? - спрашиваю себя строго. - После лесного воздуха, да парного молока? Ты сейчас должен быть спокоен, как буддийский монах, ясно тебе, придурок?'
'Придурку' ни хрена не ясно. Он сам в недоумении. И рад бы успокоиться, да не выходит. Приблизившись, наконец к ресторану, где сейчас должна состояться умиротворяющая церемония наполнения брюха, 'придурок' видит, наконец, табличку с названием улицы. Она поименована в честь видного поэта-футуриста Маяковского. Казалось бы, название как название, ничего из ряда вон выходящего. Не 'проезд Люцифера' и не 'переулок Зла', даже не 'Зазеркальный тупик' какой-нибудь. Но, узнав название улицы, мой внутренний придурок холодеет. Он почти готов завизжать тоненьким детским голосом и призвать маму.
Что ж, решаю я, тем любопытственнее. Беру себя за шкирку и насильственно водворяю на тротуар, прогулка по которому мне так не понравилась. Она мне по-прежнему не нравится, но тварью дрожащей быть не имею права. Поэтому неторопливо добираюсь до угла, сворачиваю, поднимаюсь на террасу ресторана и занимаю место за угловым столиком. Так, чтобы наблюдать милое глазу, безопасное для пешеходов прогулочное пространство, но и напугавшую меня улицу Маяковского из виду не выпускать. Весьма, надо сказать, символическая позиция.
Черноокая дивчина в накрахмаленной блузе и форменной мини-юбке с разрезом чуть не до пояса принесла меню, любезно подождала, пока я определюсь с заказом, законспектировала мои гастрономические фантазии и оставила меня наедине с бокалом минеральной воды. Я залпом выдул сверкающую влагу, с удовольствием закурил и ехидно поздравил себя: 'ну вот ты и дома'. Сердце, как и следовало ожидать, не заныло от сладких воспоминаний: и дом не мой, и воспоминания ворованные, да и я - не то чтобы я...
Такое положение дел вполне меня устраивало.
