что будет... Впрочем, кое-что я тебе расскажу. И даже покажу. Смотри.
Она показывает мне чашку. Белый фарфор измаран неопрятной кофейной жижей.
Потеки, впрочем, образуют вполне внятные картинки, даже слишком внятные для этого материала. Я не раз видел, как гадают на кофейной гуще, и знаю, что изображения больше похожи на кляксы Роршарха, чем на четкие силуэты театра теней. Но сейчас - совсем другой коленкор.
- Женщина и ключ - это я, наверное, понимаю... Они расположены рядом, но не соприкасаются - так и должно быть, наверное... Но эта штуковина, почти на дне чашки, похожа на... неужели фотоаппарат? Вот этого я не могу расшифровать. При чем тут фотоаппарат? Да, я был когда-то фотографом, или выдавал себя за такового - неужели это так важно?
- Все важно. Дело, думаю, не в профессии. Расположение картинки означает, что ты упустил фотоаппарат из виду. Не то чтобы совсем о нем забыл, но не придаешь ему значения. Не используешь. И совершенно напрасно.
- Наверное, - соглашаюсь растерянно, вспомнив сверток, который вручил мне Веня. Дружеский привет мне от меня самого, посылка, вскрыть которую мне предложили (я же и предложил), когда дела пойдут из рук вон плохо.
Вскрыть-то я ее вскрыл, но, вероятно, выбрал не самый удачный момент. Старый Nikon не вызвал у меня особого интереса. Я, конечно, собирался его осмотреть, сделать несколько пробных снимков, разобраться, зачем он мне нужен, но слишком уж много других забот было у меня в те дни. И фотоаппарат отправился в один из Вениных шкафов. До лучших ли, до худших ли, но до иных каких-нибудь времен.
Глава 74
Сказки и мифы
Чудесные силы вообще как бы отрываются от героя и действуют в значительной мере вместо него.
- Видишь, тут, на картинке, маленький такой значок? - Олла осторожно, чтобы не размазать кофейную гущу, подносит к изображению узенький ноготок мизинца.
- Загогулинка?
- Не загогулинка, а руна Перт. Эк ты ее неуважительно!.. Одно из ее значений - мешок колдуна. Как по- твоему, что хранится в мешке колдуна?
- Всякое волшебное барахло, - говорю глубокомысленно. - Черепа кошачьи, хвосты змеиные, нерожденные младенцы и, конечно, корень мандрагоры - как же без него...
Я дразнюсь, но Олла не сердится. Знает, с кем связалась.
- Да уж, по крайней мере, не картошка, припасенная на зиму... отвечает она мне в тон. - Надеюсь, ты все понял. Волшебная вещь этот твой фотоаппарат. А ты, соответственно, растяпа. Волшебная вещь, предмет, который способен соединять тебя с миром чудесного просто в силу своей природы, вне зависимости от твоего сиюминутного состояния, настроения, невзирая на твои личные намерения даже - большая редкость. И величайшее счастье иметь ее в своем распоряжении.
Глава 75
Слейпнир
Сын Одина Хермод скачет на Слейпнире в царство мертвых хель, чтобы вернуть оттуда своего брата Бальдра.
- Значит, придется вернуться в Москву, - вздыхаю. - Фотоаппарат там остался.
- Тебе в любом случае придется туда вернуться. И не раз. Вся твоя жизнь сейчас - сплошная дорога. Вернее, много дорог. Мотаться будешь, как челнок. Между городами, между мирами, между явью и сном, между жизнью и смертью. Но тебе ведь по душе дорога?
- Думаю, да. Поездка из Москвы мне очень понравилась. Никаких событий, кроме самого пути. В голове - только дорожные знаки. Закаты часа на полтора, бабушки с клубникой на обочине, ночевки в лесу. Порошковый концентрат счастья.
- Ну, видишь, повезло. Не всякому выпадает судьба по вкусу. Это я тебе как гадалка говорю.
- Дальняя дорога, значит. Метафизический туризм, между жизнью и смертью - лихо закручено!.. А чем дело-то кончится? Это ты мне можешь, как гадалка, сообщить?
- Ишь чего захотел... В твоих делах не один черт ногу сломит. Могу сказать одно: если все пойдет правильно, дело не кончится. Вообще. Никогда.
Глава 76
Смерть
Люди когда-то тоже умели сбрасывать кожу и омолаживаться, но утратили это умение и умирают.
- 'Он - бессмертный!' - провозглашаю пафосно, с завыванием, старательно пародируя начало телевизионного сериала 'Горец'.
Дедушка Арно смотрит на меня из-за стойки со снисходительным любопытством, словно бы ожидая продолжения спектакля. Я смущаюсь, а потому сержусь.
- Хорош издеваться, - мрачно говорю Олле. - Что значит - 'никогда не кончится'?!
- Не знаю, - гадалка безмятежно улыбается. - Я - не теоретик. Могу лишь напомнить, что 'жизнь' и 'смерть' - категории нашего здешнего, человеческого бытия. Предполагается, что этот способ существования для тебя - лишь эпизод. Что ты вдруг переполошился? Чего испугался?
- Только одного, - вздыхаю. - Что наша беседа окажется пустопорожней болтовней, мои приключения - горячечным бредом, а я сам - свихнувшимся мужиком тридцати с гаком лет.
- Может и так сложиться, - кивает она. - Есть такая вероятность. Но тут все от тебя зависит. Испугаешься, станешь топтаться на месте, блея что-то невразумительное о сомнениях своих, как сейчас - что ж, тогда не обессудь... Тебе придется стать очень хорошим игроком, в кратчайшие сроки. Времени у тебя всего ничего: только это длинное лето, да сентябрь...
- Время ветра и спелого винограда, - подхватываю.
Слова выговариваются сами собой, словно бы я уже не раз произносил, или даже писал эту фразу, хоть и не слишком похожа она на мой личный типовой набор художественных приемов.
Грозные предупреждения гадалки почему-то меня не пугают. Напротив, раззадоривают. Вероятно, я уже становлюсь хорошим игроком, превращаюсь в него, не откладывая, прямо здесь и сейчас, в уютной пустой кофейне дедушки Арно, в полдень.
Иду к стойке, беру нам еще по чашке кофе. Возвращаюсь к Олле. Усаживаюсь не напротив, а рядом: мне сейчас не лицо ее видеть нужно, а локтями соприкасаться, запах волос ощущать, вдыхать воздух, который она выдыхает. Это почему-то важно.
- И что же, - спрашиваю, - будет, когда закончится сентябрь?
- Не знаю, - шепчет она. - За ответом на такой вопрос не к гадалке ходить надо. Одна надежда, что ты сам мне об этом когда-нибудь поведаешь если сбудешься.
Глава 77
Сома
В 'Рамаяне' рассказывается, как Равана <...> приближается к обители Сомы, как он, скованный холодом луны, пускает стрелы в нее...
Нам обоим понятно, что такой диалог может завершиться только поспешным, молчаливым прощанием. Олла уходит; я задерживаюсь в кофейне лишь для того, чтобы дать ей возможность прокатиться по серому асфальту ослепительной алой капелькой, словно бы город поранился, забавляясь с остриями солнечных лучей. А потом гадалка смешивается с пестрым ручейком загорелых тел, пересекает улицу, на мгновение сливается с тенью огромного платана, заворачивает за угол и, наконец, исчезает из моей жизни.
Я ставлю на стол пустую чашку, прощаюсь со стариком и отправляюсь прямехонько в рекомендованный им караван-сарай для буржуев. Планы мои просты и невинны: принять душ и поспать еще пару часов. С похмелья на меня все действует как снотворное. Даже крепкий кофе и задушевные разговоры о суровой метафизической действительности.
Уладив немногочисленные формальности, запираюсь в гостиничном номере. Так и не добравшись ни до душа, ни даже до постели, падаю на ковер, перекатываюсь на бок, потом - на другой, валяюсь в ногах у тутошней мебели, с наслаждением вытягивая конечности и судорожно, по-рыбьи зеваю.
Засыпаю и лишь потом вспоминаю, что надо бы закрыть глаза. Но поздно, дело сделано, и я сплю, глядя на сочащуюся солнцем бледную штору. Это зрелище заменяет мне сновидения, а потому три часа спустя я просыпаюсь в прекрасной форме. Именно в такие минуты и следует переворачивать мир, если очень
