Йороваама, но и против Соломона, в Храме которого служившие аналогичными подножьями Бога херувимы были хотя и не «литыми», но позолоченными.) Эта религиозная распря вообще является одной из главных линий различия между двумя источниками. «Ягвист», например, превозносит важность Ковчега Завета, который был центральным и самым священным объектом Иерусалимского Храма, но даже не упоминает о Скинии Завета, сооруженной Моисеем; «Элогист», напротив, совершенно не упоминает о Ковчеге, зато подробно описывает устройство Скинии, перенесенной из Синая в Шило.
«Ягвист» всячески превозносит Аарона; «Элогист» продолжает свои нападки на него, рассказывая в 12-й главе Книги Чисел историю о том, как Аарон и его сестра Мириам упрекали Моисея за то, что он взял себе в жены «Эфиоплянку», и как Господь разгневался за это на них и даже наказывает Мириам временной проказой (у «Ягвиста», понятно, нет и следов этого эпизода). «Ягвист» сообщает, что Бог сказал Моисею: «Я… иду вывести [народ мой] из земли сей [из Египта]» (Исход 3:8), тогда как у «Элогиста» Господь освобождает народ не сам, а поручает это Моисею: «Итак, пойди… и выведи из Египта народ мой» (Исход 3:10).
Это разное отношение обоих авторов к Моисею и Аарону проявляется и еще в одном важном эпизоде — встрече Моисея с Богом у «несгораемого тернового куста», когда Бог открыл Моисею свое Имя. До сих пор мы для простоты говорили, что двух наших авторов отличают прежде всего различные наименования Бога, поэтому они так и называются: «Ягвист» и «Элогист». На самом деле это не вполне точно. В рассказе «Ягвиста» имя Ягве действительно проходит через весь текст от начала до конца. Но у «Элогиста» Бог называется «Элогим» только до Его встречи с Моисеем. А во время этой встречи, говорит «Элогист» (Исход 3:13–14): ««…сказал Моисей Элогим: вот, я приду к сынам Израилевым и скажу им: Элогим отцов ваших послал меня к вам». А они скажут мне: «Как Ему имя?» Что сказать мне им? И сказал Элогим: Я есмь Сущий /Ягве/» — или, на иврите, «эхье ашер эхье» («Я есть [пребуду], кто Я есть [пребуду]»). И далее: «Так скажи сынам Израилевым: Ягве [ «эхье»] Элогим послал меня к вам». С этого момента и далее Бог в рассказе «Элогиста» именуется Ягве-Элогим (или даже просто Ягве, как, например, в рассказе о золотом тельце, когда Аарон сразу же после «людей», только что называвших тельца словом «Элогим», говорит, указывая на того же тельца: «Завтра праздник Ягве».
Этой постепенной смены имен еврейского Бога — Элогим, затем Ягве-Элогим и, наконец, просто Ягве — нет у «Ягвиста». У него вообще нет истории открытия Богом своего Имени Моисею. Как мы уже сказали, «Ягвист» не очень жалует Моисея. Если бы в нашем распоряжении была только его версия, роль Моисея в еврейской истории, возможно, вообще выглядела бы совершенно иначе. Для «Элогиста», напротив, Моисей — центральный персонаж этой истории. Бог к нему благосклонен больше, чем к кому-либо другому, включая Аарона, Бог посылает его вывести евреев из Египта, Бог именно ему открывает свое Имя. «Элогисту» важно подчеркнуть, что только со времен Моисея евреи узнали настоящее имя Господа. Но он допускает, что до этого времени Бога называли Элогим. Иными словами, он снова отдает дань традиции Израильского царства, где многие евреи под влиянием местных ханаанейцев поклонялись одновременно Ягве и Баалу (даже царь Йороваам, как мы видели, поставил у подножия Ягве «литых тельцов», то есть молодых быков, которые в ханаанской мифологии были символами Баала).
«Ягвист», как мы видели, не знает всех этих уступок — для него Ягве есть Ягве, и свое Имя он впервые открыл евреям не через Моисея, а еще через праотца Авраама. Знаменательно, однако, что оба автора, в конечном счете, одинаково преданны одному и тому же Богу — еврейскому Ягве. Это говорит об их глубоком религиозном сходстве. Оба одинаково нетерпимы к ереси идолопоклонства и отступления от монотеизма, В сущности, их религиозные различия состоят лишь в том, что один старается возвысить Моисея и исподтишка бросить тень на Аарона, тогда как другой довольно мало и сухо говорит о Моисее, но Аарона в обиду дать не хочет; один осуждает иерусалимских золоченых херувимов, а другой — израильских «литых богов». Каждый использует для этого общую древнюю традицию, выбирая из нее удобные для его целей детали и опуская неудобные; но важнейшие, основополагающие элементы этой традиции (сотворение мира, потоп, история праотцев, исход из Египта) сохраняют оба.
Особенно тщательно оба сохраняют — и особенно детально излагают — все, что относится к закону и заповедям. Это позволяет думать, что оба они — из сословия жрецов. И если верно предположение, что «Элогистом» был человек из Израильского царства, жрец из города Шило, считавший себя потомком Моисея, то следует, видимо, по аналогии предположить, что «Ягвистом» был (судя по всему, что мы теперь о нем знаем) человек из Иудейского царства, священник из рода хевронских жрецов, которые вели свою родословную от Аарона.
Два левита — случайно ли это? Некоторые исследователи предлагают этому факту любопытное объяснение. Они выдвигают предположение, что основная масса еврейских колен так и осталась в Ханаане со времен праотцев, а в Египет ушло и там попало в рабство только колено Леви. Они основывают это предположение на том, что именно среди этого колена часто встречаются египетские имена типа Моше, Хофни и т. п. Возможно, они-то и создали культ Ягве и стали его истовыми поклонниками. Когда эти левиты вышли из Египта и, ведомые Моисеем и Аароном, устремились в Ханаан, то здесь они встретились со своими сородичами — поклонниками Элогим, уже поделившими между собой всю землю. В компенсацию за отсутствие территории они были сделаны жреческим сословием и в этом качестве стали утверждать среди остальных еврейских колен свой культ Ягве и его бескомпромиссно-суровый монотеизм.
Это предположение подкрепляет выдвинутую выше гипотезу о том, что авторами первых записанных текстов Пятикнижия были, скорее всего, два Священника-левита, один («Ягвист») — из южного Иудейского царства, другой («Элогист») — из северного Израильского. В свою очередь, такая гипотеза объясняет, как мы видели, причину и характер сходств и различий обоих текстов. Но ни это предположение, ни упомянутая гипотеза еще не дают нам ответа на вопрос о том, когда жили эти люди. Кто из них был первым по времени автором, а кто вторым? Кто и когда объединил их тексты? Зачем это было сделано? И почему именно так, как мы сейчас видим, а не иначе? Чтобы ответить и на эти вопросы, нужно проделать еще один виток историко-детективного расследования.
Поскольку Израильское царство было разрушено уже в 722 г. до н. э., «Элогист» жил, по-видимому, раньше этой даты. Его очевидный гнев против Йороваама как будто свидетельствует о том, что он писал во времена этого царя или вскоре после него, когда воспоминания о религиозных реформах Йороваама и разочарование в нем были еще свежи среди левитов Шило. Текст «Ягвиста» тоже не мог быть написан позже 722 г. до н. э. — в нем рассказывается о рассеянии колен Шимона и Леви, но ни словом не упоминается о таком важнейшем для евреев Иудейского царства событии, как падение соседнего Израильского царства и уведение в плен десяти северных колен. С другой стороны, в нем имеются нападки на религиозные реформы Йороваама («литые боги»); стало быть, автор уже знал об этих реформах, то есть жил после образования независимого Израильского царства, иными словами — позже 922 г. до н. э. Этот промежуток можно сузить, если обратить внимание на тот факт, что в рассказе «Ягвиста» излагается история Яакова и Эсава, причем последний назван родоначальником эдомитов. Эдом отделился от Иудеи и стал независимым Эдемским царством только при потомке Соломона, иудейском царе Иероаме, который правил между 848 и 842 гг. до н. э., и, стало быть, создание текста «Ягвиста» можно отнести к промежутку 848–722 гг. до н. э. Текст «Элогиста» датировать точнее невозможно — для этого в нем пока не найдено никаких дополнительных примет. Время его написания остается в промежутке между 922 г. до н. э. (когда распалось царство Соломона) и 722-м, когда пало Израильское царство.
Существенно, что оба рассказа, при всех своих различиях, основаны на одних и тех же традициях (культ Ягве), упоминают, в общем-то, одни и те же события израильского прошлого (сотворение мира, потоп, приход евреев в Ханаан, исход из Египта) и повествуют об одних и тех же героях (праотцы, Иосиф, Моисей, Аарон). Это неудивительно. Оба они были созданы представителями одного и того же еврейского народа, говорившего на общем языке (иврите), поклонявшегося одному Богу (Ягве) и имевшего общие религиозные традиции и исторические воспоминания. Разной была лишь та окраска, которую придал всему этому каждый из авторов, его трактовка, расставленные им акценты. Кто из них был первым? Быть может, после распада единого царства в каждом из них, независимо друг от друга, возникла потребность создать свою национальную версию священной еврейской истории, связав ее с задачами возвеличения своего царства и принижения другого (а в случае «Элогиста» — еще и критикой своего царя). Но могло быть и так, что кто-то из них написал свой текст раньше, и этот текст, попав в руки другого (царства-то были соседями), побудил его ответить собственной версией.
Можно было бы задаться и еще более трудным вопросом: а нельзя ли определить пол каждого
