В тот день была такая жара, что птицы не поднимались в воздух, но парикмахер вышел на улицу в зимней шапке. Люди решили, что простудился он зимой, а заболел только сейчас, спрашивали, что у него, ангина или свинка.
Тут, как на грех, в центре села послышался школьный звонок, и улицу заполнили дети. Куда ни посмотрит парикмахер, все с ним здороваются. Как же ответить всем сразу? Приподнял парикмахер шляпу над головой, тут же натянул её на уши, но было уже поздно. Дети разинули рты да так и остались. Бегут домой и не помнят, чему их сегодня учили в школе. Знают только одно: парикмахера остригли наголо!
Дети очень радовались, что наконец-то нашёлся хоть один взрослый, который разделил с ними их мучения.
А мужчины, узнав, какая сегодня причёска под шляпой у парикмахера, призадумались. Решили они, что парикмахер был на станции и что с сегодняшнего дня пойдёт мода всех стричь под машинку. И начали они с той субботы обходить дом парикмахера, и через неделю уже у многих были шляпы с дымовыми трубами.
Гугуцэ — капитан корабля
— Смотри, Гугуцэ, никуда не уходи! — крикнула мама, закрывая за собой калитку. — Бондарь к нам должен прийти, дно в бочку вставить.
Гугуцэ повесил на калитку колокольчик, чтобы услышать, когда придёт бондарь, и занялся своими делами.
Вот уж солнце высоко, а никто ещё не приходил, и мама куда-то пропала.
Набегавшись, Гугуцэ решил, что самое верное дело — это дожидаться бондаря прямо в бочке, залез туда, а чтобы солнышко не пекло, надвинул на бочку дно, будто шляпу надел, и уснул крепким сном.
Нужно вам сказать, что бондарь в том селе был туговат на одно ухо и потому всё время свистел, проверяя, хорошо ли слышит другое.
Только Гугуцэ уснул, как, насвистывая, во двор вошёл то ли бондарь, то ли ещё кто, и тут же увидел бочку.
— Она самая! — обрадовался то ли бондарь, то ли ещё кто. Раз-два, и мастер прикрепил к бочке дно, подогнал обручи! Стучал он потихоньку, чудилось ему, что во дворе кто-то храпит.
Потом то ли бондарь, то ли ещё кто ушёл со двора. Тут-то Гугуцэ и услышал звонок у калитки. Проснулся, а кругом темно, хоть глаз выколи. Повернулся Гугуцэ другим боком, и сразу рассвело.
Наконец Гугуцэ сообразил, где он, вскочил на ноги и стукнулся головой о дно бочки. Выхода не было! Посмотрел мальчик в круглое отверстие, хорошо ещё, что пробку туда не воткнули: «Ага. Двор как будто наш. Так и есть. Вот стреха сарая. Вот корытце, откуда куры воду пьют… Караул! Дверь не заперта. А вдруг придут грабители?»
Гугуцэ лупит в бочку кулаком, зовёт соседей, никто его не слышит. Только тёлка мычит, и некому её напоить.
Свернулся мальчик в бочке калачиком, и такая вдруг напала на него тоска по маме, по отцу, по ребятам, по солнцу и речке:
— А я, бедненький, один на целом свете!
И давай раскачивать бочку, чтобы повалить её на бок и выкатиться в ней на дорогу и докатиться до дедушкиного дома.
— Стук-бряк! — катится бочка, но никак не может угодить в ворота. То сворачивает к курятнику, то останавливается у входа в погреб.
Через час Гугуцэ решил, что он сидит в бочке уже много-много лет. Время от времени он проводил рукой по лицу: нет, борода ещё не выросла.
Вдруг в бочке стемнело.
— Вот и глаза к старости хуже видеть стали, — вздохнул Гугуцэ.
Тут на улице что-то загремело. Потом вспыхнуло, да так ярко, что Гугуцэ разглядел свою руку и ногу. Опять загремело, и в бочке запахло дождём.
Что мне дождик! Что мне гром!
Я под новеньким зонтом! весело закричал мальчик из бочки.
Дождь начал искать, кто это его дразнит, не нашёл и со злости взялся так поливать село, что сразу во всех дворах и на улице зажурчали ручьи и понеслись к речке. Слышит Гугуцэ, какой барабанщик дождь, и душа у него уходит в пятки. Дом-то у него не где-нибудь, а на берегу реки!
«Сейчас вода зальёт двор, свалит забор и унесёт бочку прямиком в речку. В полночь запоют петухи, а я уже доплыл до Днестра, солнышко взойдёт, а я — бултых в Чёрное море…» — ужаснулся Гугуцэ, снял с себя рубашку и заткнул ею дырку в бочке.
«Кита я не боюсь. Как он войдёт через эту дырочку в бочку? Но лучше всё-таки, если бы дельфины попались. „Говорящая бочка!“ обрадуются они, покатают меня по волнам, а потом они поднимут для меня корабль со дна морского, а я отдам им бочку, — пусть дельфинята играют. И — вверх по Рэуту домой. Закричу прямо с порога: — Так, мол, и так, папа и мама! Есть у нас теперь свой корабль! Мама быстренько моет ноги в корытце, папа запирает дом, берём с собой кур и тёлку, я поднимаю якорь и — полный ход — в гости к австралийцам! Мама — кок, папа — старший помощник, я — капитан корабля!»
Когда дождь перестал, Гугуцэ с кораблём был уже где-то в Жёлтом море.
Отец тоже хотел бы вести корабль, особенно когда мама появлялась на палубе. Гугуцэ знаками дал ему понять: попозже, а то сейчас очень большие волны. Мама, как ни посмотришь, всё рядом с курами: «Цып- цып-цып! Не соскучились ли вы по дому?» А с тёлкой прямо беда: приходилось останавливать корабль у каждого острова, чтобы пасти её по бережку. Пока доплыли до Австралии, тёлка превратилась в здоровенную корову…
И тут зазвонил колокольчик у калитки. Вошла мать, глядь, а из бочки торчит рукав рубашки Гугуцэ. Мама удивилась, тянет рубашку к себе, и Гугуцэ видит мамины ноги.
— Я тут, мама…
— Батюшки! Как ты туда попал? Ты живой?
— Живой, мама.
— Сейчас выставлю дно!
Побежала мама за молотком, но передумала. Вдруг от стука что-нибудь растрясётся у сына в голове. Да и бочка разбухла от дождя.
Хорошо, что мимо дома проезжала телега: мама остановила её, вместе с извозчиком погрузила на неё бочку, и двинулись они к дому бондаря.
За телегой сразу же собралась толпа зевак.
Один человек, увидев в окно, как едет бочка, решил, что это везут продавать молодое вино, и выскочил на улицу со шлангом в одной руке и стаканом в другой.
— Дяденька, там Гугуцэ! — показал пальцем на бочку чей-то малыш.
Мама нет-нет да и опустит в бочку крошку хлеба, чтобы Гугуцэ живым доехал до бондаря.
Двор бондаря заполнился народом.
— Что стряслось, люди добрые? — вышел из дому перепуганный бондарь.
— Тоже мне бондарь! — набросилась на него мама. — Вот теперь вынимай ребёнка из бочки! Что ты на меня глаза-то вылупил?
Когда бондарь наконец сообразил, что в бочке кто-то есть, он обернул тряпкой молоток, посвистел, сбросил три обруча, опять посвистел и вышиб у бочки дно. Гугуцэ высунул голову оттуда, целый и невредимый.
— Ах ты, такой-сякой! Как же это получилось? — спросил бондарь и повернулся к маме. — Да пойми ты, я ж нынче шагу не ступил со двора. Завтра собрался зайти ставить дно.
— Не иначе как парикмахер его в бочку запихал, — сказал сосед Гугуцэ. — С тех самых пор, как Гугуцэ ухитрился его самого остричь под машинку, чуял я, затевается что-то. И как раз сегодня перед обедом, видел, крутился он возле дома Гугуцэ.
