забором у Вани-цыгана?
— Гугуцэ! — просит мать. — Ты хоть мне что-нибудь скажи…
Гугуцэ вот-вот что-то припомнит. Нет, опять лежит без памяти.
А дедушка вчера съел тот орех, который ему принесли, сегодня яйцо, только приналёг на вторую половину калача, как в дверь постучался сосед:
— Слыхали? Ночью колодец обрушился!
Дедушка словно того и ждал.
— Я ж говорил, обветшал он совсем. Его ведь ещё отец мой строил. Ничего, я его починю. Пусть село пьёт ту самую воду, отцовскую. — И говорит бабушке: — Оля, где моя верёвка?
Бабушка клянётся, что верёвку телёнок проглотил. Но в конце концов достаёт из-под лавки и привязывает к ручке двери.
Дедушка берётся за другой конец верёвки, тянет её к себе, тянет…
— Вот я и встал. Хе-хе! Цены ей нет, этой верёвке!
Гугуцэ ещё лежал в больнице, когда бабушка поднялась за какой-то вещью на чердак и наткнулась на те самые свечи, — они были в варежке Гугуцэ.
Бабушка плакала с крошечной варежкой в руках. А дедушка принёс с поля подснежников, обложил ими варежку и говорит:
— Ну, вот и снова весна вернулась. Пора, Гугуцэ, и тебе возвращаться.
Когда Гугуцэ вышел из больницы, дедушка встретил его у въезда в село. В руках у дедушки была трость.
— Спасибо, Гугуцэ, что прибавил мне дней, — снял он шапку перед мальчиком. — Ожил я совсем. Вот и колодец зацементировал. А уж отдыхать буду на том свете.
Вечером дедушка спрашивает Гугуцэ:
— Значит, нельзя сказать, что лошади сами вернулись? И как это ты решился пойти на мельницу, если на улице было такое светопреставление?
— Я ведь не один был, — отвечает Гугуцэ, — а с твоей собакой.
— Бедный Колцун! Вот из-за чего конец к нему пришёл! — вздохнул дедушка.
Гугуцэ вскочил как ужаленный, хотел что-то спросить, но в горле комок застрял.
— Помнишь? — Дедушка положил ему руку на плечо. — Той ночью Ваня-цыган нашёл тебя, чуть живого, под своим забором и занёс в дом…
Гугуцэ смотрел на дедушку и не видел его сквозь слезы.
— Ты лежал в больнице, собака никак не могла тебя найти и всё бегала к цыгану. А однажды ночью как завоет у порога!.. Кузнец спросонья подумал, что волки напали, и как выскочит на улицу с кувалдой в руках…
Дедушка меняет разговор:
— А как же ты отстал от саней?
— Да вот, пришлось на мосту слезть, чтобы повести лошадей. Веду их, а они фыркают, пятятся и вдруг как рванутся с места. Я и упал…
— Дедушка, — опускает глаза Гугуцэ, — страшно тебе было умирать в такую стужу?
Дедушка гладит себе усы:
— Холод — дело привычное. Вот темнотища там — это да! Ни луны, понимаешь, ни звёздочки! И к тому же сиди и сиди без дела! Этак и взаправду замёрзнешь, — смеётся дедушка. — Хоть бы этот кусок верёвки догадалась бабушка дать мне с собой, чтобы я иногда оттуда выбирался. Ты уж забей колышек на краю могилы, чтоб я мог верёвку привязать. Ладно?
На другой день Гугуцэ, открыв калитку, увидел, что дедушка ползает на коленях по двору, подсолнухи сеет. Туда поползёт, сюда, двор-то большой.
— Встань, дедушка! Я сам с этим справлюсь! — подбегает к нему Гугуцэ.
— Э, нет! Своими руками посажу. Увидишь, как взойдут они и как вырастут выше лошади. А как появятся у них шляпы, да не простые, а золотые — вот будет красота! Что на коленках хожу, так это не беда. Беда, что нагибаться не могу, болит поясница. И потом, знай: земля честная, перед ней и на колени встать не обидно. Она как солнце, как птица, как родник. Вот перед нечестным человеком никогда на колени не вставай! — И сеет, сеет дедушка подсолнухи. Не зря он говорит, что после человека должно остаться хоть немного света.
Вечером он едва добирается до кровати и засыпает, не успев раздеться. Гугуцэ так и сяк старается стянуть с него одежду, пока сам не засыпает возле дедушки.
Так вот одетыми и находит их бабушка и укрывает обоих одним одеялом. Лампу она уже не зажигает — некого звать к ужину…
Утром первым открывает глаза дедушка:
— Где та верёвка, Оля?
Потом слышно:
— Так! Ещё разочек! Та-а-ак… — и дедушка выходит из дома.
Копнул там, проверил тут. И вдруг наткнулся на пустую конуру. Взял кисть и нарисовал на ней Колцуна. Краски хватило ещё на нескольких кур, — дедушка нарисовал их на дверке курятника, а то маловато их стало за время дедушкиной болезни. Близорукая бабушка сразу пошла пощупать чёрную курицу, — не снесёт ли яичко. Тут дедушка давай смеяться.
— А я вижу, важная курица, значит, скоро снесётся, — оправдывается бабушка.
Потом дедушка обнёс колодец оградой, поставил над ним крышу и нарисовал на срубе всякую живность, которая воду пьёт: и корову, и овцу, и козу, и зайца, и разных птиц, и бабочек, и ягнят, нарисовал бабушку с ведром в руке, а посередине изобразил большущего коня, только без наездника. Думал, думал дедушка и, когда расцвёл подсолнух, посадил в седло Гугуцэ.
Гугуцэ очень похож на дедушку, поэтому близорукая бабушка посмотрела, посмотрела да и руками развела:
— Вот тебе и на! Я-то гадала, кого дожидается этот конь. Что ж это ты, старый, самого себя в седло-то посадил? Тебе ли ездить верхом!
Дедушка ухмыляется и рисует коню звезду на лоб, а мальчику солнышко на шапку, пока настоящее солнце не опустилось за холмом.
Примечания
1
Ион Крянгэ (1837–1889) — великий румынский писатель, большой друг детей. Много лет учил ребятишек грамоте.
