назвать романтической, чем угнетающей. Признаться, даже не верилось, что здесь, под землей, скрывается тюрьма для несчастных людей.
Омар прислушался к ночной тишине.
— Вы слышите пение?
Нагиб и барон затаили дыхание.
— Похоже на далекие крики в лесу или визг собаки, — тихо сказал барон.
— Это литании монахов. Момент весьма подходящий. Пока они занимаются песнопением, нам опасаться нечего, потому что брат Менас сейчас как раз следит за ними.
Все остальное происходило в точности по плану Омара. Держа маузер наготове, барон занял позицию в углу полуразрушенного дома, где крутая лестница вела вниз, в подземелье. Омар, нарушив равновесие плиты, приподнял ее, и они с Нагибом скользнули внутрь.
Хотя все знали, что монахи вооружены, и понимали, насколько непредсказуема и опасна затеянная ими операция, фон Ностиц не испытывал ни малейшего страха. Осознавая, что он впервые в жизни совершает дерзкий, отчаянный, безрассудно отважный поступок, нечто экстраординарное, чрезвычайно далекое от его повседневной, расписанной по часам рутины — встреч, традиций и условностей, — барон переживал неописуемые чувства. По всему выходило, что он должен был дожить до старости, чтобы почувствовать себя храбрым, решительным, способным на отчаянный поступок. Уже не в первый раз ему в голову приходила мысль, что он в этой жизни все делал неправильно.
В комнате с припасами Омару пришлось потрудиться, чтобы заставить Нагиба идти вперед. Песнопения монахов становились все громче, и Нагиб снял свое оружие с предохранителя.
— Знаешь, чего я не понимаю? — зашептал он Омару. — Почему здесь нигде нет часовых.
— Единственный, кто еще остался в светлом уме и смог бы выполнять обязанности стражника, — это Менас, — ответил Омар, — но он сейчас занимается тем, что присматривает за остальными монахами, чтобы те не затеяли драку. Они набрасываются друг на друга, как дикие звери, как только выпустишь их из поля зрения. Так что здесь мы найдем только сумасшедших, таких же безумцев, как и мы.
Омар придержал Нагиба рукой. В конце коридора горел яркий свет. Монахи громко пели. Друзья осторожно, шаг за шагом приближались к ним. Добравшись до конца коридора, Омар прислонился спиной к стене и выглянул из-за угла. Потом он сделал знак Нагибу, чтобы тот взглянул на поющих монахов.
Спустя мгновение Нагиб, сморщившись, отвернулся. Он был в ужасе от ненормального поведения и страшных гримас на лицах стариков, которые годами не видели солнечного света. Но в чем же крылась причина столь странного поведения? Нагиб не понимал этого. Омар повел его дальше. Они вернулись немного назад, потом поднялись по крутой лестнице и наконец добрались до уединенной кельи профессора. Нагиб уже давно перестал ориентироваться.
Омар осторожно отодвинул в сторону занавеску, которая прикрывала вход. Хартфилд сидел на полу в прежнем положении, скрестив ноги по-турецки. И хотя взгляд профессора был направлен на занавеску, он, казалось, не видел незваных гостей.
— Пойдем! — Омар подал Нагибу знак, и они проскользнули в ярко освещенную комнату.
Египтяне молча опустились на колени перед обезумевшим профессором, и Омар начал тихо говорить:
— Ка Эдварда Хартфилда, ты слышишь мой голос?
Бледный старик задвигался подобно марионетке, и его голос зазвучал как-то нереально:
— Я — Ка Эдварда Хартфилда. Кто звал меня?
— Ка Эдварда Хартфилда, мы пришли, чтобы освободить тебя и увести отсюда. Мы перевезем тебя в безопасное место, где ты не будешь подвержена власти монахов.
— Я не хочу ни в какое другое место, — ответил Хартфилд пустым, равнодушным голосом, — здесь мое пристанище, здесь моя жизнь. Убирайтесь, иначе они вас схватят.
— Ка Эдварда Хартфилда, — снова начал Омар, но теперь его голос звучал настойчивее, — мы пришли, чтобы забрать тебя и твою жену Мэри…
— Я — Ка Эдварда Хартфилда… — монотонно повторил профессор. — Я не знаю, о чем вы говорите. Я — Ка Эдварда Хартфилда…
Омар и Нагиб переглянулись. Что же им теперь делать? Ждать, пока приступ безумия не прекратится? Но до того времени монахи закончат литании. Никто не может сказать, как Хартфилд отреагирует, если к нему применить силу.
— Где Мэри? — совершенно неожиданно спросил Хартфилд. — Где Мэри?
Нагиб сразу же поспешил ответить:
— Ваша жена в Александрии. Мы пришли, чтобы забрать вас отсюда. Не делайте глупостей и пойдемте с нами!
— Где Мэри? — повторил профессор. Его голос звучал настойчиво и даже угрожающе.
— Если вы пойдете с нами, — повторил Нагиб, — мы приведем вас к вашей жене!
Потом наступила долгая пауза. Профессор молчал, взгляд его оставался пустым, и можно было ждать любой неожиданности. Но тут случилось самое невероятное: Хартфилд поднялся, повернулся к дверному проему и неуклюже, как лунатик, пошел по коридору, затем — вниз по лестнице, мимо прохода, который вел к поющим монахам, к помещению с громадными глиняными кувшинами. За ним шли Омар и Нагиб. Их так поразила неожиданная перемена, что они не решались что-либо сказать, и лишь молча наблюдали за неловко шагающим профессором и пробирались за ним.
Они думали, что им придется силой вести Хартфилда по коридорам, но теперь он шел сам, уверенно и целеустремленно.
Перед узкой лестницей, которая вела вверх, наружу, Хартфилд остановился. Не говоря ни слова, он вперил взгляд в ступеньки, как бы показывая, что ему хочется, чтобы кто-то из египтян пошел первым. Профессор, видимо, помнил, где дверь, но не знал, как она открывается. Омар, не колеблясь, прошел вперед, поднял каменную плиту, и они один за другим выбрались наружу.
Фон Ностиц, по-прежнему с оружием наизготовку, вскрикнул от удивления и неожиданности, когда увидел троих мужчин. Вся операция заняла не больше получаса и прошла намного быстрее, чем они рассчитывали. В духоте ночи, окутавшей их, профессор зашатался. Один Бог знает, когда он последний раз дышал свежим воздухом. Омару и Нагибу пришлось его поддерживать. Разумеется, монахи быстро заметят отсутствие Хартфилда, но сначала они обыщут монастырь, а это займет довольно много времени. Они пустятся в погоню, только когда нигде не обнаружат его. Однако, несмотря на определенный запас времени, нельзя было терять ни минуты. Они с трудом усадили обезумевшего профессора на мула. Ученый не сопротивлялся. И когда они пошли на север, по правому берегу поросшей кустами речушки, он не проронил ни слова. Омар, Нагиб и барон мыслями уже были где-то далеко отсюда, и каждый из них искал собственный путь к гробнице Имхотепа.
Самая большая проблема заключалась в том, как теперь разговорить профессора. Они были вполне уверены, что тот знает, где вход в гробницу, можно было даже предположить, что Хартфилд уже побывал в ней, сам или в сопровождении монахов. Но как же выпытать его тайну? Они достигли лагеря еще под покровом ночи. Омар сразу предложил снять палатку и отправиться в обратный путь, к Рашиду, но Нагиб не согласился. Все определила решительность барона, который в этой ситуации проявил себя очень энергичным человеком. Вскоре они сняли палатку и отправились в путь.
Хартфилд совершенно не сопротивлялся, пил и ел, когда ему предлагали, и, храня молчание, ехал на муле. Наконец забрезжил рассвет, и друзья увидели далеко впереди дома Рашида.
Еще вечером того же дня Омар, Нагиб, фон Ностиц и профессор Хартфилд добрались на взятом напрокат автомобиле к гостинице «Аль-Саламек» в Александрии, где их ждала Халима.
Сообщение Халимы вселило в них опасения. Молодая женщина рассказала, что вот уже несколько дней чувствует за собой слежку. Какой-то человек европейской наружности, точно не египтянин, следует за ней по пятам. Он внезапно исчез, когда они вернулись. Для фон Ностица это был повод немедленно отправиться в Каир, и уже на следующее утро он заказал автомобиль.
В суматохе прошедших дней у Хартфилда случались заметные просветления, он корректно отвечал на поставленные вопросы, но сам ничего не спрашивал, что выглядело довольно странно. Хартфилд вел себя так, как привык за долгое время общения с монахами.
Омар предложил остановиться в гостинице «Мена Хаус», потому что там, как он полагал, иностранцев
