— Мы не сделали ничего дурного! — заметил Камински. — Я не понимаю, чего нам бояться.
Тут подошла леди Доусон, ее глаза холодно блестели.
— Я скажу вам, сэр, — строго произнесла она. — Мы наведем на себя подозрения одним своим присутствием здесь. Вы серьезно думаете, что сумеете доказать, будто дюжина археологов и агентов британской секретной службы проводит отпуск в пустыне близ Саккары? Вам не стоит забывать одного: египтяне, точно так же, как и мы, уже несколько лет разыскивают гробницу Имхотепа, и я не хочу, чтобы наша операция провалилась из-за глупого совпадения!
— Что же вы намерены делать? — неуверенно спросил Джон Камински.
— Мы вернем трупы на место происшествия, — ответила леди Доусон, вставляя черную сигарету в длинный мундштук. — Потом этой же ночью соберем палатки и до утра скроем все следы.
Хотя леди Доусон ни секунды не сомневалась в своем плане, разгорелась горячая дискуссия, в ходе которой Пинкок поднял патронташ и как бы между прочим заметил:
— Мужчину звали Хафиз эль-Джаффар. По крайней мере, это имя выжжено на оборотной стороне пояса.
Леди Доусон пожала плечами. Это имя было неизвестно британской секретной службе.
Спустя восемь часов, когда близ Саккары, над полем, где велись раскопки, поднялось солнце, англичане ушли обратно в Митрагин. Позже полицейским из эль-Бедрашейна позвонил аноним и сообщил, что ночью севернее Саккары произошла перестрелка между двумя бандами наркоторговцев. В песчаной яме у дороги в Абу-Роаш лежат тела двоих убитых.
Барон Густав-Георг фон Ностиц-Валльниц, привыкший жонглировать миллионами и принимать решения большой важности, вот уже два дня возбужденно метался и в радостном волнении кричал:
— Этот парень — сущий дьявол, просто сорвиголова!
В конверте вместе с письмом находился помятый лист бумаги, на котором можно было различить странные отпечатки.
Спустя два дня Омар прибыл в Александрию и поселился в гостинице «Аль-Самамлек», подальше от центра, откуда он послал барону Ностицу телеграмму о том, что нашел профессора Хартфилда при сомнительных обстоятельствах. Но прежде всего он сообщил, что обнаружил фрагмент плиты, оттиск с которого уже отправил в Берлин, и ждет дальнейших указаний.
Сейчас Нагиб эк-Кассар, склонившись над оттиском, внимательно изучал его, а барон, в кабинете роскошного дома которого они продолжали работу, обложившись книгами и папками с документами, не сводил с египтянина глаз. Нагиб аккуратно ретушировал лист, и под его копировальным карандашом постепенно проступали буквы. Потом он начал переносить отдельные буквы на бумагу, некоторые из них слабо отпечатались, некоторые вообще было не разобрать из-за своеобразного стиля письма. Нагиб долго не хотел верить в успех Омара и сомневался в том, что это обломок той самой базальтовой плиты из Рашида, но, когда он прочитал первые две строчки и обнаружил во второй имя «Имхотеп», его сомнения быстро рассеялись.
Нагиб не сидел без дела. Работая в архивах, он сделал интересное открытие в «Альтен Музеум».
Ему посчастливилось обнаружить старую переписку между парижским Лувром и Берлинским музеем, в которой речь шла о базальтовой плите. Потом между музеями состоялся обмен оттисками, так что теперь в берлинских архивах имелось факсимиле нижнего левого куска базальтовой плиты.
К тому же Нагиб во время поисков дополнительных материалов наткнулся на британский научный журнал, в котором была напечатана статья с безобидным названием «Some Unpublished Demotic Fragments from the Rashid Area», ее автором оказался некий Кристофер Шелли.
Это был один из тех фрагментов, на которые из-за маленькой величины обращают мало внимания, но по форме и шрифту он напомнил ему об известных частях базальтовой плиты. Текст начинался со стандартной древнеегипетской формулировки «Славьтесь». И тут Нагиб вдруг вспомнил о начале текста на куске Мустафы ага-Аята — «великие боги». Не требовалось большого таланта, чтобы свести оба отрывка в одно целое и приложить к ним берлинский фрагмент, так что получилась осмысленная фраза: «Славьтесь / великие боги, ликующие / от радости / и исполненные / счастья в вечности / вовеки». Конечно, этот текст не помог продвинуться дальше, во всяком случае, пока отсутствовали какие-либо указания на месторасположение гробницы Имхотепа и ее таинственное содержимое.
Фон Ностиц нервно выкуривал одну сигару за другой и поддерживал соответствующий градус рабочего настроения Нагиба коньяком и кофе.
— Я не выпущу вас отсюда, пока вы не расшифруете текст! — говорил он и ударял кулаком по столу, придавая своим словам вес. Нагиб ворчал что-то в ответ, и со стороны можно было подумать, что алкоголь уже затуманил его разум. Однако, как ни странно, Нагиб был абсолютно трезв. Находясь в предвкушении близкого открытия, он переживал душевный подъем, и никакие силы не смогли бы оттащить его от письменного стола.
Поздним вечером серые клубы сигарного дыма заволокли комнату, вместе они выпили бутылку коньяка. Нагиб бросил карандаш на стол, многозначительно откашлялся, словно хотел прочистить горло перед тем, как сделать важное заявление, и произнес:
— Готово!
Фон Ностиц уже некоторое время сидел в кресле и о чем-то думал, в надежде и страхе вертя в пальцах очередную сигару. Он вскочил и быстро, насколько позволяла больная нога, зашаркал по полу. Нагиб разложил листки бумаги на столе в определенном порядке. Барон взволнованно вскричал:
— Ну, говорите же скорее, Нагиб! Говорите!
Египтянин несколько мгновений наслаждался нервным напряжением, но спокойствие, которое проявлял Нагиб, было кажущимся. На самом деле он чувствовал, как кровь стучит у него в висках, и с трудом сдерживал дрожь в руках.
— Я умоляю вас, говорите же наконец! — повторил барон, в голосе которого действительно слышалась мольба. Такого еще ни разу не происходило с этим человеком. — Это вам ничем не повредит! — смирно добавил фон Ностиц. — Если мы добьемся успеха, я исполню любое ваше желание, я сдержу свое слово!
К обещаниям барона стоило относиться серьезно. Не возникало никаких сомнений, что фон Ностиц сдержит обещание и не будет возражать против желания любого объема, величины и стоимости. На секунду Нагиб задумался об этом, но потом его внимание снова привлекли рисунки, которые лежали перед ним. Он собрал их, как головоломку, так что все они образовали некое подобие квадрата, и начал медленно и вдумчиво читать. При этом он тыкал пальцем в каждое слово.
На несколько секунд воцарилось молчание, оба обдумывали текст, которому было несколько тысяч лет. Нагиб первым обрел дар речи:
— Барон, я думаю, вы заметили.
— Что?
— Плита жрецов и теперь еще не собрана полностью. — Он указал на правый нижний угол.
— Здесь, в этом месте, не хватает трех строк. Это какое-то проклятие, но мне кажется, что именно в этих трех строчках и находится указание на место расположения гробницы.
— Ну хорошо, хорошо, — ответил Ностиц, — давайте все же поговорим о положительных моментах. Если допустить, что этот кусок плиты действительно подлинный и мы не наткнулись на подделку…
— Об этом мы говорили уже не один раз, — раздраженно перебил барона Нагиб. — Если вы не верите мне, то скажу, что самые именитые археологи согласились: эти куски подлинные, господин барон.
— Я не хотел обидеть вас, Нагиб, я просто собирался поделиться своими соображениями. Значит, из этого текста следует, если я все правильно понял, что есть гробница Имхотепа и в ней, по свидетельству людей, которые три тысячи лет назад там были, собрано некоторое количество золота и знаний, уже тогда почему-то забытых. А жрецы считали, что этих знаний достаточно, чтобы овладеть миром. Бог мой! — Фон Ностиц жадно глотал ртом воздух.
— Все, что вы говорите, — чистая правда, — ответил Нагиб. — И одной этой информации достаточно, чтобы потерять дар речи. Мы очень близки к цели, однако не хватает каких-то нескольких строчек! С ума можно сойти!
