Тайна предсказания

В ответ ему было растерянное молчание.

Наконец государственный секретарь тихо произнес:

— Братия во Христе, на кон поставлено спасение души всего человечества. До самого последнего из всех дней, если прав был прусский каноник, осталось шесть тысяч пятьсот закатов и восходов. Не сочтите, что я боязлив, как женщина, но мне отказывает голос, когда я думаю об этом будущем… И даже если гипотеза Коперника окажется ошибочной после истечения срока, а Писание, наоборот, истинным, наша Святая Матерь Церковь никогда больше не будет прежней. Она потеряет доверие и авторитет, а та идея, которая все это принесет, будет жить дальше.

— И что из этого следует, господин кардинал? — подал голос льежский доктор Филипп фон Трапп, который тут же добавил, как бы утверждая: — Собственно, мы не сдвинулись ни на шаг в нашей дискуссии.

— Так предложите нам выход, господин каноник! — парировал Гамбара и ядовито усмехнулся.

Фон Трапп молчал.

Тогда Pontifex maximus поименно обратился к каждому из тринадцати кардиналов и спросил их мнения, как Церкви освободиться от этой дилеммы.

Двенадцать раз Папа пожинал молчание, пожатие плечами или ответ 'Nescio'.[116] Последним был немой кардинал Франческо Варезе. Он подал Папе доску, которую постоянно носил с собой его секретарь, и Пий V передал ее церемониймейстеру Иоганнесу Кустосу. Тот хотел зачитать написанное на доске, но запнулся. Дословно текст гласил: VIII XAD MDLXXXII deleatur.

Гамбара взял доску из рук Кустоса, но, не сумев расшифровать надпись, передал ее кардиналу Исуальи. Наконец доска попала в руки Паоло Сончино. Ученый муж без затруднений прочитал: 'Восьмой день десятого месяца, Лета Господня 1582, надо уничтожить'. Сончино в недоумении покачал головой и вернул доску.

Папа хотел перейти к повестке дня, но тут вскочил Гамбара, подошел к кардиналу Варезе и сказал:

— Неужели вы, брат во Христе, думаете, что надо стереть в календаре тот день, который по Копернику должен стать finis mundi?

Варезе довольно кивнул и указал на Папу.

— Понимаю, — произнес Гамбара, — его святейшество должен объявить, что восьмой день десятого месяца в названном году не состоится, а следовательно, заявление Коперника будет лишено всякого основания. Ведь Папа всегда изрекает абсолютную истину, поскольку просвещен самим Господом Богом.

Eminentissimi и reverendissimi, профессора и магистры изумленно переглядывались, словно на них сошел Святой Дух. Даже Пий V был смущен столь простым решением теологической проблемы и, радуясь, сказал на латыни:

— 'Wide ut timidus ille, caritate suscitante, leone quovis animosior evadat'.[117]

Лишь Кристоф Клавий, ученый иезуит, поддерживаемый профессором Луиджи Лилио, обратил внимание присутствующих на то, что таким образом теологическая проблема превратится в математическую и просто перейдет из одной области науки в другую. Он понимал, что легче обосновать новый тезис теологии, чем математики, поскольку под сенью теологии меняется вера, в то время как под сенью математики устанавливается знание.

Это возражение не нашло сочувствия у Пия V. Чуть ли не гневно он обратился к обоим kalendarii:

— Сколько времени вы уже занимаетесь реформой языческого календаря?

— Семь лет, четыре месяца и двадцать три дня, — ответил профессор Лилио.

— Два года и семнадцать дней, — добавил Клавий.

— Ну и как далеко вы продвинулись?

— Если оставаться в рамках тайного совещания, — сказал Клавий, — мы еще не дошли до второй трубы.

— Ладно, тогда приказываю вам ex officio в своих расчетах нового христианского календаря вычеркнуть из него ужасный день, предсказанный Коперником, чтобы он не был роком для Церкви и благочестивых верующих, а лучше вычеркните целую неделю вокруг этого дня, дабы исключить всякие недоразумения.

Клавий и Лилио украдкой обменялись взглядами. Требование казалось им почти невыполнимым, но потом оба ответили: 'Как пожелаете, ваше святейшество'.

Неожиданный ход дискуссии привел в величайшее возбуждение профессора математики Паоло Сончино. Он вскочил, подошел к астрономам, сидевшим слева от него, и воскликнул, воздев руки:

— Вы же мудрые господа, как же вы можете быть столь глупы, чтобы верить, будто порядок во Вселенной можно изменить теологическими увертками? Вы можете хоть сотню раз вычеркнуть из календаря и из памяти людей роковой день, но Astrum minax все равно уничтожит все живое. Ваш план не имеет значения для природы, ибо он основан на фантазиях…

— Замолчите! — вдруг возвысил свой мощный голос Папа. — Не желаю больше слышать ваши речи. И будьте уверены: в трудные времена только фантазия может сделать человеческую жизнь сносной. Одни считают, что это значит выдавать желаемое за действительное, другие же называют это верой.

Лишь немногие из кардиналов, сидевших полукругом, полностью осознали значение папской мысли. Только Гамбара и лишенный речи Франческо Варезе, читавший каждое слово Папы по губам, вздрогнули — незаметно для других, — осознав слова Пия V, и непроизвольно зашелестели складками своих красных сутан. Но ни тот, ни другой не осмелились бы задать Папе вопрос, насколько серьезно тот принимает учение Церкви.

Вопрос остался открытым, поскольку Pontifex maximus вновь возвысил голос, шипя и бушуя с дьявольской одержимостью:

— Мы, Пий V, милостью Божьей двести двадцать второй наместник Всевышнего, который мучимы мыслью, что имя наше на все времена может быть связано с беспомощностью и хаосом, как имя Александра VI с блудом и извращенностью. Поднимите очи свои и взгляните на потолок и стены этого зала. Здесь увековечили себя самые великие художники, и даже если это не в вашем вкусе и вызывает у вас скорее неприятие, чем благоговение, то все это неразрывно связано с именем Юлия II. На мне лежит бремя и упрек за то, что я не привнес ничего подобного; и если событие Коперника не состоится, то мы, Пий V, будем забыты быстрее, чем куртизанки известных господ кардиналов. Будучи монахом, я думал, как монах; будучи великим инквизитором, я думал лишь об инквизиции. Но теперь, как наместника Божьего, меня переполняют божественные мысли. Достоин ли этот Ватиканский дворец наместника Божьего, высшего из князей Церкви и наследника апостола Петра? Разве большинство из вас, господа кардиналы, живут не в большей роскоши? Или вы придерживаетесь другого мнения, кардинал дель Монте, кардинал Капоччио или вы, господин государственный секретарь?

Все названные ответили Папе растерянным молчанием. Гамбара смущенно пожал плечами.

— Поэтому, — продолжал Пий V, — мое желание и папский приказ таковы: в кратчайшее время сделать собор Святого Петра больше и роскошнее, чем любой другой христианский храм, а тех, кто сомневается в дальнейшем существовании Земли и отказывается работать, заменить другими. Удвойте число работников, попытайтесь привлечь евреев и язычников. В готовом соборе ни один глаз не распознает руки язычника!

— Ваше святейшество! — воскликнул Гамбара. — Все это лишь вопрос денег. Ведь не кто иной, как вы, запретили продажу должностей — столь выгодную продажу должностей священников, епископств, патриархатов и кардиналов, даже отпущений грехов. Ваша честность приведет Святую Матерь Церковь к развалу!

— Как я уже сказал, тогда я думал по-монашески, — раздраженно ответил Папа. — Монах может ошибаться, Папа — никогда. Итак, давайте снова введем старые законы.

Тем и завершилась тайная консистория, продолжавшаяся пять часов. Она закончилась, как и началась, призванием Святого Духа, вторичным предоставлением полного отпущения грехов всем