– И как это все происходило?
Профессор Ледо пожал плечами.
– Хотя нам и известно, что у египтян были казни, но детально об этом мы ничего не знаем. Поэтому я не могу ответить на ваш вопрос. Но что касается данного случая, мосье, он меня как египтолога очень заинтересовал. Где сейчас может быть Гелла Хорнштайн?
Макорн беспомощно поднял руки.
– Если бы я знал! Несколько дней назад ее видели в Париже.
Он вынул из кармана фотографию и протянул ее Ледо.
Служащий музея, который все это время стоял возле них и внимательно прислушивался к разговору, энергично закивал и указал пальцем на фото. Да, он видел здесь эту даму. В последние дни она подолгу стояла у витрины со шкатулкой. Она запомнилась служащему своей исключительной красотой, у нее были короткие черные волосы. Он принял ее за француженку. Когда она смотрела на шкатулку, вид у нее был отрешенный.
– Когда это было? – Макорн схватил сотрудника музея за руку.
Тот подумал, подсчитал в уме и ответил, что точно сказать не может, но где-то три-четыре дня назад он видел даму в последний раз.
С губ Макорна сорвалось проклятье, но ни Ледо, ни служащий зала не поняли его.
Поначалу Макорн хотел вернуться в Мюнхен в тот же вечер, но профессор Ледо заинтересовался случаем и обещал отыскать что-нибудь еще о Бент-Анат.
В Лувре профессор ничего не нашел. Тем не менее, когда на следующий день Майк Макорн снова появился у него в кабинете, Ледо рассказал ему о неожиданном открытии.
53
На Шиллерштрассе, которая пользовалась дурной славой, Камински снял комнату. Пансион назывался «Эльза», по имени хозяйки, энергичной полной вдовы за пятьдесят. Ее незамужняя дочка была похожа на мамашу как две капли воды, причем даже габариты обеих совпадали. Пансион был в общей сложности на двадцать коек, и Камински уже на второй день узнал, что кровати сдаются почасово, с предоплатой, чеки, само собой, не принимаются.
Он был один в пустой комнате, которая точь-в-точь походила на ту, что была в Асуане, – пусть даже окна здесь не были закрыты ставнями и выходили на велосипедную дорожку и магазин швейных машинок. Здесь он понял, что без Геллы его жизнь лишена смысла. Он чувствовал непреодолимое желание поговорить с ней, а когда встречал здоровенную дочку хозяйки, чувствовал, что хочет спать с Геллой, хочет дикой, животной страсти, которая разгоралась между ними в такие моменты.
Не зная, что делать, Камински отыскал пассию в библиотеке – доктора Вурцбах. Строгая девушка в возрасте, если можно так сказать, впитывала комплименты, как первые лучи весеннего солнца. Это Камински заметил сразу.
Он явился с букетиком фиалок, который приобрел у торговца возле университета, и пригласил ее поужинать в итальянский ресторан на Терезиенштрассе. Доктор Вурцбах охотно согласилась.
Доктора Вурцбах звали Лейла – имя для нее никоим образом не подходящее. Она пила «Ламбруско», от которого у нее начал заплетаться язык. Камински в тот вечер не знал меры и влил в себя литровую бутылку «Фраскати», которую ставили на каждый стол.
Камински попытался вызвать у Лейлы сострадание, подробно рассказав о поисках Геллы Хорнштайн, которая пропала здесь, в этом городе. Лейла была очарована. Обстоятельства второй жизни египетской царицы Бент-Анат поразили ее настолько, что она обещала посмотреть, где еще хранятся документы того времени.
Камински на нее не рассчитывал. Он думал, что, пока доктор Лейла Вурцбах что-нибудь отыщет, пройдут недели. Но уже на следующий день раздался звонок в пансион. Лейла Вурцбах сообщила ему, что в Германии есть еще один документ, в котором упоминается имя Бент-Анат. Речь идет о памятном камне Хори из кварцита. Он был военным чиновником Рамсеса II и на камне перечислял важнейшие события своей жизни, среди прочих – смерть «безымянной» на сорок втором году жизни его царя.
О происхождении этой «безымянной» высказываются только предположения, одно из которых: «безымянная» – дочь и супруга Рамсеса Бент-Анат. Обстоятельства ее смерти, запечатленные на камне, указывают именно на это. Доктор Штош, берлинский египтолог, знает больше.
Обстоятельства смерти? Камински был словно наэлектризован. Может, Гелла искала сведения о своей смерти?
Недолго думая, он взял билет в Берлин.
Над аэропортом Темпельхоф лежал туман, когда сине-белый «Боинг» компании «Пан Америкен» взлетел. Стоял холодный, мрачный день позднего лета. Будапештская улица и Курфюрстендамм опять были перекрыты из-за новой демонстрации студентов. Таксист, который вез Камински в отель на Кантштрассе, как только мог проклинал этот сброд тунеядцев.
Мимо Камински все проносилось как в тумане. В голове была одна мысль: он должен найти Геллу Хорнштайн, чтобы узнать правду о ней. Как бы горячо он ни спорил с Макорном, который сказал ему это в глаза, внутри он уже смирился с мыслью, что Гелла была Бент-Анат.
Он не знал, как и где должен встретить Геллу. Он только чувствовал, что она близко. В тот же день Камински отыскал Египетский музей на Шлосштрассе, там он надеялся найти доктора Штоша, археолога, который занимался камнем Хори. Но Штоша не было, и Артур решил застать его на следующий день.
В поисках камня Камински поднялся по лестнице и забрел в темное помещение. Середина комнаты была слабо подсвечена. Под стеклянным колпаком, окруженный очарованными людьми, стоял бюст Нефертити. Как прекрасен он был!
Камински присоединился к посетителям, восхищаясь нетленной красотой. Современный макияж на трехтысячелетнем лице вызвал в нем легкое волнение. Трепетные, чувственные губы поражали своей реалистичностью, казалось, что скульптура из камня – живая. Разве не будили изящный подбородок и высокие скулы воспоминания о Гелле Хорнштайн? Разве не напоминал этот правильный прямой нос изящные черты Геллы?
Камински забыл о толпящихся вокруг людях. Он пожирал глазами скульптуру – воплощение женской красоты, как вуайерист. Любуясь профилем, длинной шеей и выступающим из-под царской короны затылком, он сменил ракурс и вдруг взглянул через блестящее стекло витрины на противоположную сторону. Он увидел лицо, похожее на скульптуру и отличавшееся одновременно. Артур узнал его: рот с легкой тенью улыбки, правильный нос и темные миндалевидные глаза. Воображение в последнее время неоднократно играло с ним злые шутки, поэтому вначале он не поверил в то, что возникло перед ним, как фата-моргана. У него волосы встали дыбом – больше всего в жизни он хотел, чтобы этот мираж стал реальностью.
Лицо напротив было неподвижно, но все еще обращено в его сторону. Сомнений быть не могло. Несколько секунд две пары глаз смотрели друг на друга, словно соревнуясь, кто сильнее, кто дольше сможет выдержать взгляд другого. Как по команде Артур и Гелла начали продираться сквозь толпу, окружавшую стеклянный колпак. Камински заговорил первым.
– Ты? – нерешительно произнес он и, словно не веря собственным глазам, добавил: – Гелла?
– Да, это я, – ответила Хорнштайн. – Как ты здесь оказался?
Камински взял ее за руки, хотел ответить, но в тот момент, когда он ее коснулся, словно непонятный комок застрял в горле. Он не смог вымолвить и звука. «Где я только тебя ни искал, – хотел сказать Камински, – и что только ни делал, чтобы найти». Но так и остался стоять молча.
Посетители музея бросали на них косые взгляды, и Гелла шепнула Камински:
– Нам нельзя здесь оставаться. Пойдем отсюда!
Камински кивнул.
Когда они вышли из музея, на улице шел сильный дождь. Машины, мчавшиеся по Шпандауердамм, поднимали фонтаны брызг. Подъехал омнибус, идущий по пятьдесят четвертому маршруту, и остановился прямо напротив них.
– Пойдем! – закричала Гелла и потащила Артура в автобус. – Хоть немного обсохнем.
Ни Гелла, ни Артур не знали, куда едет автобус. Да это, в общем-то, было в тот момент не важно. Гелла повела Камински по узкой лестнице наверх, на второй этаж. Они были там одни.
