своей епархии.
— Знаю, — ответил Бродка. — Но разве все, чем мы занимались в последнее время, не кажется противоречивым?
— В этом вы правы. А что с операцией «Urbi et orbi»?
Бродка скривился. Он вынул из своих записей еще один лист бумаги, на котором был не менее запутанный текст. Там говорилось: «Марк 16:1–7 — Urbi et orbi finus et initium… — Асмодей».
— Вы знаете латынь? — спросил Бродка, протянув листок Зюдову.
— Gallia omnia est divesa in partes tres,[32] — ответил Зюдов. — Со школьных времен в памяти не осталось ничего, кроме начала «Галльских войн» Цезаря.
— У меня, к сожалению, тоже. Однако я еще помню, как переводится finus et initium: начало и конец. А что касается цитаты из Библии, думаю, падре не откажется еще раз помочь нам.
Вздохнув, Зюдов снова взял телефонную трубку и набрал номер.
— Падре, извините, пожалуйста, что опять вас отвлекаю, но вы сказали, что цитата из Иоанна 8:46 связана с сегодняшним днем. А стих Марка 16:1–7 тоже связан с какой-то определенной датой? Пасха? Спасибо вам большое, падре.
Зюдов положил трубку.
Оба мужчины уставились на лист бумаги. Каждый из них пытался понять смысл таинственных слов. Первым сдался Зюдов. Он нервно забарабанил пальцами по столу.
— Это может означать все или ничего, — недовольно произнес он. — Вы не думали о том, что вас могли просто водить за нос?
Бродка с горечью усмехнулся.
— Конечно. Однако против этого свидетельствует настойчивое желание этих людей завладеть кассетами. Да и возвращение картин Жюльетт вряд ли было актом запоздалого раскаяния — скорее великодушным предложением. Графические работы, к слову, стоят добрых полмиллиона марок. Почему ей вернули эти произведения искусства? При этом, заметьте, не было никакого указания на то, кто подменил картины. Что касается сегодняшнего теракта, то он только укрепил мою уверенность в том, что на кассетах содержится нечто серьезное.
Зюдов сжал губы. Что делать дальше, он не знал.
— Давайте попытаемся упорядочить факты, — начал он спустя какое-то время. — Асмодей, то есть, как мы предполагаем, государственный секретарь кардинал Смоленски, очевидно, уже несколько недель назад знал, что сегодня святые номер тринадцать и четырнадцать из колоннады на площади Святого Петра взлетят на воздух. Вопрос первый: что из этого следует?
— Смоленски, должно быть, является кукловодом всего этого мероприятия.
— По крайней мере, он активно занят в этом деле. Вопрос второй: что подвигло государственного секретаря на столь безумный поступок?
Подперев голову руками, Бродка посмотрел в окно на виноградники. Ответа на этот вопрос у него не было. Наконец он перевел взгляд на Зюдова и пожал плечами.
— Вот видите. — Зюдов снова стал стучать пальцами по столу. — Во всем этом нет ни грамма смысла. Разве что…
— Разве что?.. — повторил Бродка.
— Ну, профессиональные гангстеры время от времени пытаются отвлечь всех от планирования масштабного преступления, инсценируя громкие, но безвредные дела. Но кардинал…
— Как вы думаете, на что способны кардиналы? — перебил его Бродка. — Вспомните хотя бы случай с Мейнарди. Мафиози и те не могли бы поступить более подло. А сама идея о том, чтобы подменять ценные картины из ватиканских коллекций копиями и продавать их? Это свидетельствует о немалом криминальном таланте.
Зюдов признал правоту Бродки, но сказал:
— Не стоит ли нам вернуться к вашему собственному делу?
До сих пор Бродка не рассказывал о результатах своей поездки в Цюрих, и теперь, казалось, наступил подходящий момент, чтобы посвятить Зюдова в детали. Бродка вынул из внутреннего кармана пиджака фотографию и положил ее на стол перед Зюдовым.
— Что это? — поинтересовался Зюдов.
— Женщина, запечатленная на фото, — моя мать. Примерно лет сорок назад.
— А мужчина?
— Как вы полагаете, это может быть Смоленски? Вы ведь лично с ним знакомы.
Зюдов долго держал фотографию перед глазами.
— Смоленски? Ну что вы! Смоленски намного ниже!
— Слушайте, у меня камень с души свалился.
— Вы ведь не думаете, что у вашей матери были какие-то отношения со Смоленски?
— Не знаю. В письме своей лучшей подруге моя мать называет Смоленски дьяволом.
Зюдов еще раз взглянул на фото.
— Нет, не может быть… Это явно не Смоленски. А что касается дьявола, то тут ваша матушка, скорее всего, права. Откуда у вас это фото?
— Запутанная история. Хильда Келлер, школьная подруга моей матери, недавно умерла и оставила это фото в запечатанном конверте. Мужу она сказала, что, если с ней что-то случится, он должен вручить этот конверт Клер Бродке, то есть моей матери. Пока что все ясно. Еще одну такую фотографию я нашел в банковском сейфе матери. Вы только представьте: стопроцентно надежный сейф, а внутри — всего лишь безобидная фотография!
— Ну что ж, здесь напрашивается только один вывод, — сказал Зюдов. — Фотография далеко не так безобидна, как кажется на первый взгляд. И вот еще что. — Зюдов ткнул пальцем на печать на обратной стороне фотографии. — Вы это видели?
— Да, конечно.
— И что? Вы уже что-то предпринимали?
— Как вы себе это представляете? Этой фотографии по меньшей мере лет сорок.
— Хорошо, я признаю, что шансы разведать что-либо ничтожно малы. Но утопающий хватается за соломинку.
Зюдов набрал номер справочной и спросил о фотографе Гамбере в Венеции.
Ответ пришел быстро и прозвучал довольно отрезвляюще: предприниматель с такой фамилией в Венеции не зарегистрирован.
— И все же попытаться стоило, — упрямо произнес Андреас фон Зюдов и вернул фотографию Бродке.
Глава 16
Вечером следующего дня государственный секретарь Ватикана кардинал Смоленски позвонил по телефону Альберто Фазолино.
— Асмодей — Молоху.
— Молох слушает, ваше преосвященство!
— Оставьте это, черт бы вас побрал!
— Прошу прощения.
Резким голосом, в свойственной ему одному манере кардинал прогромыхал:
— Надеюсь, вы не включили в очередной раз магнитофон, Молох.
— Нет. Клянусь всеми святыми, Асмодей!
— Святых тоже оставьте в покое. Разговор записывается?
— Нет. Клянусь всеми… Клянусь.
— Хорошо. Слушайте внимательно. Этот Бродка не успокаивается. Наоборот, надвигается опасность, что он нас раскроет. Бродка нашел даже этого проклятого монаха с Кампо Санто Тевтонико, а тому, похоже,
